— Ну как, готов отдаться местному краеведению?
Я кивнул, и мы решительно слезли с перрона на пустынные рельсы, и дружно, плечом к плечу, зашагали по ним прочь от города. «Держись железной дороги, — наставлял меня Кобольд перед расставанием, — она выведет тебя к ближайшей станции, там и начинается ЗоНеР». У меня было с собой оружие, которое он мне навязал, и один типовой легионерский рацион в рюкзачке, болтавшемся теперь за спиной. Лежала там и бумажная карта двадцатилетней давности, когда городишко, располагавшийся на месте ЗоНеРа, ещё был полон жизни. Эдвард же, как я успел заметить, двинулся в путь совершенно порожним.
Первые полкилометра мы одолели в молчании. Непрерывная тишина царила на заброшенной железной дороге. Но я заметил, что дождь начал стихать. Он пока не выдохся окончательно, но уже не шёл, а плёлся — задумчиво и неуверенно, с повторяющимися передышками, которых становились всё больше. Воздух теплел, и когда я пригляделся к рельсам, сходящимся вдали, то заметил подымавшийся от них белый дымок — я не сразу сообразил, что это водяные испарения. Духота была мне непривычна и неприятна, но она намекала на близость солнца, которое я уже почти забыл и теперь отчаянно мечтал увидеть. Возле очередного полосатого столба Эд замешкался, снимая плащ. Он стащил его с себя через голову, не расстёгивая, и с удовлетворённым вздохом накинул на верхушку столба.
— Вроде как памятник себе воздвиг нерукотворный.
— Больше похоже на чучело, — заметил я, и он засмеялся.
— Пусть распугивает птичек! А теперь объясни-ка мне по порядку, как тебе такое в голову пришло.
— Что именно?
— Выторговать для меня у Церкви полное отпущение грехов.
— Надо же мне было что-то с них стрясти, — честно ответил я. — Чтобы не приняли за совсем уж пустоголового простачка. Я и попросил — за тебя и за своих транзитников.
— Очень дальновидно с твоей стороны, — откликнулся он. — И, в любом случае, большое спасибо. Я тронут, честно, очень тронут.
Я промолчал, размышляя о том, что авгуром быть иногда очень полезно. Риомишвард своим непостижимым чутьём уловил и облегчение своей участи, и то, что я ухожу из Таблицы, да ещё и сообразил, где мы могли бы пересечься. И то, что уходил я не в одиночку, наполняло меня ответной благодарностью, которая для него тоже, надо полагать, была кристально ясна.
— Как приятно снова чувствовать себя порядочным человеком! — поддакнул Эд. — Ты не представляешь, сколько всего гадостного я вытерпел за эти годы в Таблице. — Покосившись на меня, он добавил: — Тебе-то оно только предстоит, к сожалению, где тебе дышать полной грудью? За тебя подышу, Алекс, за нас двоих!
— Ужасно за тебя рад, — пробормотал я. Его нервное возбуждение казалось мне неестественным.
— Никогда не ври авгуру, даже из вежливости, — засмеялся Эд. — Тебя сейчас гложет озабоченность. Как и что ты будешь делать, когда…
Тут он осёкся и придержал меня за локоть.
— Погоди-ка.
Я молча повиновался. Риомишвард постоял с минуту, прислушиваясь, а затем проворно потащил меня прочь с путей на железнодорожную насыпь.
— Надо спрятаться. Вон туда, за те кустики…
Спеша за ним, я едва сдерживал вопрос, вертевшийся на кончике языка. Но Эд, на ходу обернувшись, многозначительно приложил палец к губам. И я покорно топал за ним, пока мы не оказались в укрытии.
— Наблюдай за рельсами, только аккуратно, — прошептал он. — Не высовываясь.
К тому моменту я уже различал далёкий низкий гул или вой — он доносился со стороны оставленного нами города и, ввинчиваясь в воздух, вызывал слабое, но неприятное сотрясение во рту. Мне казалось, что источник шума ещё далеко, но окружённый им человек возник на рельсах практически сразу. Даже не возник, а пронёсся мимо; скользнул легко и стремительно, как тень огромной птицы. Корпус его был слегка наклонён вперёд, как у конькобежца, а в руках он держал длинную палку. Вот и всё, что я успел заметить. Особенно поражала лёгкость его движения. Он как будто едва касался своей опоры. Что служило источником гула и воздушных вибраций, мне понять не удалось.
Авгур, очевидно, воспринял гораздо больше. Когда неизвестный скрылся из виду и когда затих издаваемый им звук, Эдвард пробормотал себе под нос:
— Смесь Феромы и Висоты. Оригинально… — И добавил, неодобрительно качая головой: — Но слишком уж откровенно, слишком.
— Кто это был? — поинтересовался я.
— Патрульный Оксидов. Похоже, они пытаются контролировать ближние подступы к городу. Вот так сюрприз! Что-то явно изменилось за эти годы…
Это неожиданное открытие его, похоже, расстроило. Во всяком случае, от былой эйфории не осталось и следа. Когда мы вернулись на рельсы, я не удержался от вопроса:
— Почему ты не вышел к этому патрульному? Ведь ты за Оксидов.
Эдвард грустно усмехнулся.
— Я-то за Оксидов, да только они об этом не знают. А с простреленной головой я уже вряд ли что-либо объясню…
Мы помолчали, восстанавливая прежний ритм движения и дыхания. Потом Эд заговорил снова.
— Это я тебя сбил с толку своими рассказами. Создал вокруг Оксидов этакий романтический ореол — как же, борцы с Церковью, одинокие, но несгибаемые! Ведь так?
— Так, наверное.
— Я всё время забываю, как ты ещё молод. В твоём возрасте протест сладок, а увлечения неизбежны… Не возражай, пожалуйста, — сказал он, упреждая мой следующий жест. — Я знаю, что ты хочешь сказать.
— Что если выбирать между тобой и Кобольдом… — отозвался я.
— Ну, разумеется, я бы тоже выбрал себя, — улыбнулся авгур. — Речь не об этом. В юности романтика прёт отовсюду. И скрадывает ужасы реальности. Но тут… тут война, тихая и неприметная — и оттого ещё более жестокая. На войне быстро тупеют, знаешь ли.
— К чему ты клонишь, Эд? — не выдержал я. — В ЗоНеРе, что ли, тоже Оксиды?
— Убежища у них там нет, если ты об этом. Но место назначения у этого патрульного явно то же, что у тебя… — Риомишвард, очевидно, испытывал по этому поводу смешанные чувства. — Лучше было бы на них не натыкаться. Или, если уж наткнёшься, не рассказывай об Афидмане.
— Почему? — прямо спросил я. — Неужели они опаснее, чем Рем?
— Смотря откуда смотреть, — откликнулся он. — Я уловил твою мысль. Ты действительно мог бы сделать их своими союзниками. Но для ога это замкнутый круг. Что у Оксидов, что там, — он мотнул головой в сторону города, — ему на роду написано быть пешкой в чужой игре. Кажется, ещё не так давно ты восставал против этого?
— Да, восставал, — с горечью
