— На улицах Фахали ты одна убила сотню галанских солдат! — продолжал Икар сбивчиво, округлив глаза, как два пятака. — А из Малала улетела на спине огромного синего рухха, оставив за собой засыпанный песком молельный дом… — Он запнулся, переводя дух.
— Не стоит верить всему, что слышишь! — вставила я, воспользовавшись паузой.
Мальчишка разочарованно сник. В его годы я тоже готова была верить каждому слову взрослых, но такой мелкой себя даже не помню. Не место ему на крепостной стене, да ещё с огромным ружьём… Вот что делает с нами огненная пустыня — превращает в воинственных романтиков.
Я провела языком по пересохшим губам.
— А с тем молельным домом… там случайно вышло… почти.
По толпе пробежал тревожный шепоток, отозвавшийся у меня мурашками страха. Что ж, куда деваться — лгать грешно.
С тех пор как мы с Ахмедом, Жинем, Шазад, Халой и близнецами Иззом и Маззом стояли у стен Фахали, прошло уже полгода. Тогда против нас выступали сразу две армии и Нуршем — демджи, обращённый султаном в страшное смертельное оружие. Демджи, оказавшийся моим братом.
Выстоять против такой силы казалось невозможно, но мы выстояли и победили, а слухи о битве при Фахали разнеслись по всей пустыне ещё быстрее, чем в своё время — о султимских состязаниях. Я слышала эту историю десятки раз от людей, не подозревавших, что их слушает участник событий, и с каждым пересказом наши подвиги становились всё невероятнее, а в конце каждый раз возникало ощущение, что это ещё не конец. Так или иначе, после того сражения пустыня не могла остаться прежней.
Легенда о Синеглазом Бандите также обрастала всё новыми подробностями, так что я и сама себя в ней едва узнавала. Меня называли воровкой, говорили, я сплю с нужными людьми, чтобы добыть сведения для мятежного принца, и убила собственного брата.
Последнее бесило больше всего, потому что едва не случилось на самом деле: палец мой уже лежал на спусковом крючке. Тем не менее брату я дала уйти, что было чуть ли не хуже. Теперь он бродил неизвестно где, обладая своей жуткой разрушительной силой, и, в отличие от меня, не мог воспользоваться помощью и советом других демджи.
Иногда поздно ночью, когда весь лагерь засыпал, я произносила вслух, что Нуршем жив, чтобы проверить, правда ли это. Пока выговорить удавалось без труда, но меня терзал страх, что настанет день и слова застрянут в горле. Это будет означать, что брат мой, одинокий и перепуганный, погиб где-то посреди безжалостной, охваченной войной пустыни.
— Если она так опасна, как говорят, надо её убить, — донеслось из толпы.
Слова принадлежали мужчине с ярко-жёлтым офицерским шарфом через плечо, явно сшитым из обрывков. Такие же я заметила у некоторых других. Очевидно, новые знаки отличия прежде принадлежали убитым стражникам. Говоривший держал ружьё, нацеленное мне в живот. «Плохая рана, медленно убивает».
— Синеглазый Бандит в друзьях у принца Ахмеда, — возразил кто-то. — Значит, она на нашей стороне?
Вопрос на миллион фауза.
— Просто чудесное обращение с союзником, — фыркнула я, демонстративно пошевелив связанными руками.
Толпа загудела. Выходит, не такие они тут сплочённые, как кажется из пустыни при виде неприступных стен.
— Так, может быть, развяжете меня и поговорим спокойно?
— Неплохо придумано, Бандит. — Хоссам усилил хватку. — Даже не думай добраться до ружья. Мне доводилось слышать, как ты одной пулей свалила десятерых.
«Какие глупости! Такое вообще невозможно. К тому же, чтобы убить десятерых, ружьё мне совсем не требуется. Смех, да и только, — связали простой верёвкой. Касайся меня хоть кусочек железа, другое дело, а так могу хоть сейчас разметать их всех песчаным вихрем. Только мне это сейчас не нужно, план совсем другой».
— Пускай Малик сам решает, что делать с Бандитом, — изрёк наконец старик, нервно потирая подбородок. Имя нового повелителя он произнёс с опаской.
— У меня есть имя, — заметила я.
— Малик ещё не вернулся, — буркнул тот, что целился в живот. Похоже, он волновался больше всех. — Пока его нет, она может устроить что угодно.
— Если что, меня зовут Амани, — продолжала я, но никто не слушал. В толпе начался спор. Коллективные решения никогда не бывают быстрыми — если они вообще бывают.
— Запрём её, пускай ждёт Малика! — выкрикнули из задних рядов.
— Правильно! — поддержал другой голос. — В тюрьме она ничего не сделает.
Послышались одобрительные возгласы, и старик, подумав, коротко кивнул.
Толпа раздалась в стороны, пропуская нас с Хоссамом. Далеко пройти, впрочем, не удалось, нас снова зажали. Люди протискивались вперёд, чтобы лучше рассмотреть знаменитого Бандита. Ну и кого они увидели? Девчонку моложе их собственных дочерей, с разбитой губой и волосами, прилипшими к окровавленному, покрытому потом лицу. Легенды никогда не оправдываются при близком рассмотрении, и я не стала исключением. Единственным моим отличием от обычной тощей и смуглой обитательницы пустыни были ярко-синие глаза, сияющие, как полуденное небо над песками или раскалённое пламя.
— Ты что, одна из них? — прорезался сквозь общий гомон пронзительный голос.
Вперёд выбилась женщина в жёлтой куфии с вышитыми цветами, синими, почти как мои глаза. На лице её читалось такое отчаяние, что я невольно вздрогнула. «Из них» она произнесла с особым выражением. «Неужели угадала?»
Даже те, кто знал о существовании демджи, как правило, не могли меня опознать. Мы, дети джиннов и смертных женщин, на удивление похожи на обычных людей. Даже я сама до семнадцати лет понятия не имела, просто считала себя наполовину чужеземкой.
Понять можно только по глазам, да и то если нарочно присматриваться. Видимо, эта женщина в курсе.
— Хоссам! — обратилась она к моему конвоиру, с трудом проталкиваясь следом. — Если она из них, то стоит не меньше моей Ранаи! Почему бы не заменить её? Если…
Хоссам молча оттолкнул её и поволок меня дальше. Женщина вновь смешалась с толпой.
Древние улочки Сарамотая были столь узки, что зеваки поневоле начали отставать и вскоре почти рассеялись. Слева и справа в сгущающемся вечернем сумраке нависали стены — так близко друг к другу, что кое-где я задевала их обоими плечами. Мы прошли между двух ярко расписанных
