Ладонями я изучал изгибы крутых бёдер, предпринимая осторожные попытки пробраться в их развилку. Рада согнула левую ногу в колене и опустила её на постель, открывая сокровенное. Сквозь призрачное кружево трусиков на лобке виднелся идеальный треугольник аккуратно подстриженных волос. От этого зрелища накатила новая волна возбуждения. Всегда приятно иметь женщину, которая любит своё тело, ухаживает и лелеет его.
Я поднялся выше. Наши с Радой лица оказались на одном уровне, и я принялся покрывать лёгкими поцелуями её губы, щёки, глаза… В какой-то момент тёмные ресницы поднялись, и я увидел синюю радужку, в глубине которой клубилась дымка, мерцавшая золотыми искрами. Не осталось ни следа от прежней зелени! Я взглянул на мочку девушки: камень тоже поменял цвет. Рада моргнула, разгоняя дымку.
— Герман, что случилось? — взволновано спросила она.
Я смотрел на неё, и не было желания отравлять этот миг словами. Вместо ответа я поцеловал Раду так нежно, как только мог! Целый век я ждал свою Tasimtu (9), и вот она передо мной обнажена и открыта, не скрывая ничего и не тая. Единственная, кто способен возродить чувства, утраченные с гибелью лимассу и шеду. Единственная, кто способен принять Quradu (10) целиком.
— Хочу любить тебя, сейчас, — прошептал я, всматриваясь в её глаза, — но ты можешь отказать.
Сам не знаю, откуда во мне взялась эта честность. Я мог обмануть, запутать, не спросить — ничего бы не изменилась. Мог, но не стал.
Рада рукой отвела волосы от моего лица, открывая покалеченный глаз. Чуть касаясь пальцами, провела по правой брови, по виску, прочертила дорожку вдоль шрама. В этой ласке не ощущалось сексуального подтекста, в ней было что-то волнительное и щемящее, как воспоминание о детстве, когда мать гладила по волосам, пытаясь усыпить.
Не сказав ни слова, Рада приподнялась и поцеловала меня. Одной рукой она обхватила мой затылок, вынуждая склониться ниже и прижаться теснее, второй — огладила плечо. Ноготки прошлись по спине, вызывая волну озноба, и остановились на ягодице, впившись в кожу, будто подталкивали к действию.
Хотелось познать свою женщину не торопясь, наслаждаться каждым вскриком и стоном, подобрать ритм, дарующий наслаждение и заставляющий позабыть о времени, но сознание отключилось, оставив мне только инстинкты и желания. Я потерял способность мыслить сразу же после того, как Рада достигла первого пика. Виной всему стал нарастающий воллюст. Сквозь пелену удовольствия я слышал своё имя, произнесенное многократно и с придыханием. Второй громкий крик-стон Рады заставил меня взорваться. Кажется, я тоже кричал.
Перекатившись на спину, я увлёк за собой Раду. Она тут же уткнулась мне в шею, тяжело и часто дыша. Я убрал с лица влажные пряди волос и начал покрывать его поцелуями. Tasimtu не пыталась отстраниться, принимая ласку. Надежда! Я чувствовал, как она возвращалась по капле, как заполняла теплом и светом зияющую рану в сердце. Я боялся. Впервые за долгое время мне было страшно. Представлялось невозможным разжать руки и выпустить Раду из объятий. Она должна быть только со мной, она только моя, и создана только для меня!
От мрачных мыслей меня отвлекли легкие поцелуи. Рада нежно касалась моих губ, проводила по ним языком, задерживаясь в уголках. Я физически чувствовал её удовольствие от ласки, которую она дарила мне.
Подхватив девушку на руки, я направился в душ. Там мы долго стояли под упругими струями воды и целовались так, будто насыщались друг другом. Вернувшись в постель, мы познавали друг друга снова и снова.
Из-за обоюдного опасения разрушить зарождавшееся чувство до утра не было произнесено ни слова. Верные слова не изящны. Красивые слова не заслуживают доверия (13). Мудрец оказался прав.
(8) Стихотворение Марины Цветаевой.
(9) Tasimtu — судьба (шумерско-аккадский язык).
(10) Quradu — воин (шумерско-аккадский язык).
(13) Верные слова не изящны. Красивые слова не заслуживают доверия. Изречение принадлежит Лао-цзы.
ГЛАВА 7
Я проснулась от ощущения чужого взгляда. Наглая мохнатая морда лежала на краю постели, круглые глаза с любопытством смотрели на меня. В этот момент я стала подозревать собаку в преследовании и собралась высказаться по этому поводу, но меня отвлёк шум воды. Герман.
Пока он был занят, мне следовало встать, одеться и уйти. Я отдавала себе отчёт в том, что такой поступок иначе как бегством не назовёшь. Однако трусость казалась предпочтительней стыда, который, несомненно, охватил бы меня при новой встрече с Германом.
Я села на кровати и огляделась. Платья нигде не было видно, и вывод напрашивался неутешительный: разговора с хозяином комнаты не избежать. Вздохнув, плотнее завернулась в простыню и снова обратила внимание на собаку.
— Привет, — сказала я ей.
Она поднялась, и положила лапу на постель. Я осторожно погладила мохнатую конечность, после чего её хозяйка с самым удовлетворённым видом отошла к двери в ванную.
Я опять огляделась по сторонам. Стены комнаты были выкрашены с сложный тёмно синий цвет, пол скрывало серое ковровое покрытие. В противоположном от двери углу стояло объёмное кресло, обитое мягкой на вид тканью оттенка, близкого к ковролину, его короткие черные ножки гармонировали по цвету с узкой кушеткой, вытянувшейся на всю ширину кровати. Самой примечательной деталью самой кровати являлось изголовье. Каркас, не уступающий размерам самого ложа, обтягивала структурная ткать глубокого шоколадного цвета со сложным рисунком. Его украшением служили два светильника: хромированная труба плюс белый матовый цилиндр плафона. Из серебристого металла был выполнен и каркас столика, расположенного возле окна. Чёрная матовая столешница практически не отражала свет, падающий сквозь щель, оставшуюся между тяжёлыми тёмно-коричневыми портьерами.
Завершив осмотр, я уставилась на дверь в ванную. Шум воды давно смолк. Вот щёлкнула ручка, и на пороге появился Герман. Одним полотенцем он вытирал волосы, а другое скрывало его тело от бёдер до щиколоток. Моё внимание приковала дорожка волос, воспетая во многих романах. Она интригующе скрывалась под тёмно-синей махровой тканью. К счастью, Герман не видел, что я его разглядываю, его развлекала собака. Псина обрадовалась появлению хозяина и запрыгала, издавая странные грудные звуки, больше похожие на тихий говор.
— Тише, Ярга, разбудишь гостью, — осадил её Герман, но за щёки потрепал.
— Я уже не сплю!
Мужчина замер и стянул полотенце с головы на плечи. Он медленно повернулся ко мне. Я как завороженная смотрела на его торс и не могла отвести взгляд. Он был покрыт огромным количеством шрамов. Один выделялся на фоне тонких белёсых линий. Широкий розовый росчерк пересекал правое плечо и шёл параллельно следу на лице, будто обе отметины остались после одного удара. Однако шрам на лице я помнила лишь по воспоминаниям о
