В голосе вождя лютвягов послышалась тень угрозы.
– Дни сейчас такие, – невозмутимо отвечал Шерех. – Все меняется! О чем раньше подумать не могли – ан оно и случилось!
Он прошелся узловатыми пальцами по колкам.
– Хвалебная песнь в честь моего друга и побратима Вейлина, рекомого также Станимиром!
Он ударил по струнам и хриплым, свирепым голосом запел:
– Вышнему слову внемлюОт родовых корней:Тот, кто пришел в нашу землю,Должен остаться в ней…– Шерех! – перекрыл пение резкий окрик Станимира. – Если уж взялся веселить нас на пиру, так спой что-то более подходящее, чем песнь о кровавой мести!
– Очень даже подходящее! – встрял Бурмила. Лицо его заметно оживилось, недовольства и след простыл. – Это же песнь о том, как ты вершил месть, Вейлин! Мы все гордимся тобой! – И добавил громко, уставившись прямо на царевну: – Думал ли я, ведя тогда отряд к тебе на помощь к островку в болоте, где подыхали родичи Кирана, что за нашим столом будет угощаться дочь Ардвана?
– Подыхали… кто? – переспросила ошеломленная Аюна.
Лицо Станимира исказилось от досады. Шерех, ни на кого не глядя, вновь грянул по струнам и заревел:
– Бей! Раздавай удары!Сердце земли храня,Пепел отцов убитыхЖжет нас до смертного дня.Подлый не будет смелым,Сотни даря смертей,И обратятся в стрелыСлезы малых детей…Сидящие за столами воины дружно подхватили слова. Это была известная и любимая многими песнь – может, слишком мрачная для пира, но сразу берущая за душу. Для многих же то, о чем в ней пелось, было их собственным недавним прошлым…
– Встретишь – убей арьяльца!Спроса нет с мертвеца!Клятвой над кровью МравцаСкреплены наши сердца!Месть нас вела в столицу.Месть создала отряд.Месть выбирала лица,Смертный копила яд.И наплевать на раны,Радостна смерть в бою!Стоны родни КиранаВ сердце моем поют!Аюна, застыв и подавшись вперед, внимала грозному пению. Она мало что понимала, но среди вендских слов то и дело поминались Вейлин, арьи, столица, а особенно часто звучало имя Кирана.
«Что там сказал седой вождь? Пока родня Кирана подыхала в болоте…»
Ей живо припомнилась темная история, наделавшая в столице много шуму. Матушка Кирана, ее дочери и племянники отправились из столицы в свои южные поместья, да так и не доехали – исчезли бесследно по пути… Совсем как она сама…
Она повернулась к Станимиру, который уже не пытался прервать пение соратника, а сидел и слушал с новым для нее выражением мрачной гордости на лице.
– О чем поет Шерех? Это же неправда, что ты погубил семью Кирана?
– Правда, – кратко ответил он.
Аюна, не веря своим ушам, уставилась на князя:
– Но как же так?! Это же… это…
Она не находила слов, чтобы высказать обуревавшее ее возмущение и ужас.
– Как ты мог?!
– Тебе в самом деле хочется это знать?
– Конечно же! Или ты думаешь, я просто болтаю?
– Тогда говори потише, а я тебе расскажу.
Улыбчивое лицо Станимира стало холодным и жестким.
– Мой отец погиб на том самом холме, возле которого мы с тобой встретились в первый раз. Накхи по приказу государя Аратты не посчитались с тем, что это святое место, и коварно истребили цвет вендской знати. Кстати, среди тех, кто попал в плен на том холме, был и Шерех. Он несколько лет провел в рабстве у накхов, прежде чем ему удалось сбежать… Но я продолжу о себе. Когда отец погиб, лютвягами стал править его младший брат. По обычаю он предложил моей матери выйти за него замуж, но она не желала даже думать о новом муже. Вскоре мы уехали погостить к деду в земли дривов – так мы называем болотных вендов. Мой дед был их князем. Думаю, он прочил меня себе в наследники. Я прожил там несколько лет, подрос, но еще не вошел в воинскую пору…
И тут появились арьи. Дед был славным правителем. Это он построил Мравец – арьи потом лишь окружили его высокими стенами. Когда враг подступил к городу, дед вывел своих воинов в поле. У вендов прежде не было принято отсиживаться в крепости. Если один род шел войной на другой, мужчины сходились лицо в лицо.
– Разве у вас не было луков? – спросила Аюна.
– Конечно были. Венды – прирожденные охотники, а в землях дривов великое множество озер, рек и ручьев, где можно охотиться на птиц. Однако сама мысль о том, что на человека можно охотиться, как на птицу, вендам была глубоко противна. Если ты желаешь гибели своему врагу – порази его своей рукой, а не трусливо, издалека. Кстати, накхи считают точно так же. Много поколений мы вели с ними кровавые и жестокие войны. Но мы воевали честно… Так вот, когда арьи окружили Мравец, дривы встали в виду врага, готовые к схватке. Я сам это видел. Дед не взял меня, считая, что я еще слишком мал, но вместе с другим мальчишками я прятался в окрестных кустах, надеясь, а вдруг понадобится наша помощь. Рассказывать, что было дальше?
– Говори, – тихо сказала Аюна.
Она, впрочем, представляла, что он расскажет. Ей ли было не знать, как у арьев принято вести бой…
– У дальнего конца поля стоял десяток колесниц. На одной из них я увидел Кирана. Он приказал, и с обеих рук на стоящих среди чистого поля дривов устремились конные лучники. Мой дед и все его люди там и погибли, даже не сдвинувшись с места. Накхская Битва Позора повторилась – только у нас не нашлось своего Афая, который кинулся в ноги арьям и вымолил жизнь своему народу… В то время я этого не знал – лишь видел, как венды падают, утыканные стрелами. Спаслись лишь мы – подростки. Киран отдал Мравец на разграбление. Среди пленников мужчин не было – лишь женщины и малые дети, – но и их Киран продал в рабство. Когда он вывел их и погнал к тракту, мы крались следом. Во время ночевки напали. Тогда я убил трех своих первых арьев – они спали и даже за оружие не успели схватиться. Клянусь, я испытал лишь невероятную радость, втыкая сулицу в их тела!
Станимир произнес это с вызовом, но, видя, что Аюна смотрит на него застывшим, непонимающим взглядом, пояснил:
– Мы, венды, прежде считали недостойным нападать на спящих. Теперь, как видишь, у нас есть и высокие стены, и боевые луки. Когда Киран объявил о наборе вендской стражи, я был первым, кто вступил в нее. И я привел мальчишек из Мравца. Вон погляди, воевода Илень – один из них. Потом, если пожелаешь, он расскажет тебе свою историю. Я удивлюсь, если ты не будешь плакать навзрыд… И что же, после всего этого ты упрекаешь меня, что я заморил голодом родню Кирана? Отчего же? Семья за семью!
– Так поступают только дикари, – пробормотала Аюна.
– Ладно, скажу иначе. Ты
