— Если у Кларине ничего не выйдет, мы с мужем вместе опустимся в Долину, чтобы обрести покой до нового возрождения. Он в это верил и я должна, — спокойно ответила Триана, удивляя подругу все больше.
— Но ты беременна! Подумай о ребенке! Жизнь на этом не заканчивается, ты должна остаться среди нас, чтобы родилось продолжение Канстаэла, Триана!
— Можешь считать меня сумасшедшей, но я точно знаю, что огонь спасет его, если нам всем суждено жить. А у меня одной не хватит сил, наверное, я слишком слабая. Что там происходит, он оживает? — нуррианка не могла заставить себя обернуться, чтобы посмотреть на действия Кларине, сказать было проще, чем увидеть.
— Бедная моя, — вновь обняла Лунира подругу, бросив взгляд на оллундку.
Шли минуты, с каждой из которых Триана чувствовала, как ее сердце бьется медленнее, не желая гнать кровь без того, кто заставлял ее наполняться искрящейся силой. Нуррианка не хотела умирать, не желала гибели своему еще нерожденному ребенку, она просто не могла поступить иначе, ведомая неизвестной ей силой. И поэтому, когда приблизилась оллундка, отрицательно покачав головой и согласившись с тем, что, видимо, недостаточно любила Канстаэла, если не смогла разделить с ним огонь, попросила всех покинуть остров, оставив их с мужем.
— Не затягивай прощание, воспользуйся шаттлом до того, как… — Лунира не хотела верить в то, что Триана способна погибнуть сама и убить ребенка, отправившись с мужем в последний путь сквозь огонь.
— Мы улетим отсюда только вместе. Спасибо вам за все, — Триана торопилась, чувствуя, как их с мужем время утекает. — Канстаэл обещал, что у меня все будет хорошо, он не мог обмануть.
— Не все зависит от него…
Кларине улетела, не сказав ни слова о том, как относится к поступку нуррианки, и не бросив больше ни одного взгляда на того, кого долгие годы считала любимым. Лунира же, покидая остров, не могла отвести глаз от зеленого летающего мира двух сердец, навсегда соединенных плещущимся внизу пламенем. На мгновение ей показалось, что в лепестках огня, к которым медленно опускался остров, появился женский силуэт, прозрачный и благословляющий оставшихся на маленьком кусочке еще живой земли. Но моргнув, нуррианка уже ничего не увидела, решив, что просто показалось от волнения и слез, застилающих глаза.
Триана же, оставшись наедине с мужем, опустилась рядом и села на поджатые колени. Канстаэл лежал на боку, друг не стал укладывать его на спину из-за поврежденного крыла, хотя и думал, что тому уже ничто не может повредить. Улыбнувшись, Триана провела рукой по щеке любимого, еще живой, еще горячей… Если бы не глаза, почему-то открытые, можно было бы подумать, что Канстаэл просто отдыхает и смотрит на нее, но сама нуррианка могла разглядеть лишь тьму в этом холодном черном взгляде без малейшей искры прежнего света.
— Вот мы и дома после долгой разлуки. У меня для тебя новость, — Триана подняла податливую, но оказавшуюся очень тяжелой, руку мужа, положив себе на живот. — Наш огонь обрел продолжение, любимый. Я никогда не думала, что буду настолько счастлива, а ты, появившись так неожиданно в моей жизни, смог изменить мой мир и меня саму. Но я была эгоисткой и совсем не думала о тебе, купаясь в той любви, которой была окружена. Теперь самое время признаться в том, что обиды и та пропасть, что разделяла нас по моему мнению раньше, это просто мелкие глупости, не способные потушить тот огонь, который ты разжег. Наш сын или дочь будет необычным ребенком, он уже защитил меня, выработав иммунитет к ахзашским чарам. Поступает так же, как и его отец, правда? Богиня с ледяной планеты обещала, что может случиться чудо, если желать его всем сердцем. Клянусь всеми богами и своей душой, я хочу только одного — живи, любимый!
Триана легла на спину и зажмурилась, представив, как наполняются светом такие родные и нужные глаза напротив, как обнимают горячие сильные руки и звучит низкий голос…
Уже приблизился гул жадного пламени, живущего в Долине, а Триана все не решалась открыть глаза, боясь того, что ее надежды не оправдаются. Стало по-настоящему страшно, особенно за ребенка, который не виноват в том, что ему досталась такая безрассудная мать, и пришлось посмотреть правде в глаза. Такие холодные, мертвые и безразличные глаза любимого. Как ни было больно прощаться, нуррианка все же решилась, спасая ту жизнь, что имела право на рождение, и прикоснулась к безразлично-суровым губам Канстаэла.
— Прощай, любовь моя! Не знаю как, но мне придется жить в мире, где больше нет тебя. Наверное, боги и в самом деле не существуют, ты был прав в этом, если они не слышат наших просьб. На планете ахзашцев полным-полно желающих обмануть, вот я и попалась… Я скоро приду к тебе, как мне кажется, Канстаэл.
Триана еще раз поцеловала мужа и вдруг почувствовала, что рука, так и лежащая у нее на животе, едва уловимо пошевелилась. Удивленно вскрикнув, она перевела взгляд и не поверила глазам — прямо из ее тела вырастал и распускался удивительный цветок с изумрудными и алыми лепестками. Живой и трепетный, он колебался от воздушных потоков, сгибаясь и распрямляясь снова. Рука Канстаэла дернулась опять и цветок склонился к ней, прильнув своими огненными лепестками, словно обнимая, а после этого раздался стон оллундца…
Боясь пошевелиться, Триана наблюдала за тем, как на ее глазах происходит чудо — сила их ребенка, еще совсем слабая и нежная, вырвалась наружу, чтобы спасти того, от кого отвернулись уже все. И в тот самый миг, когда глаза Канстаэла вновь наполнились светом жизни, подаренной ему собственным продолжением, она не выдержала, разрыдавшись.
— Тихо, тихо… — уже обнимал ее муж, почти потерянный и вдруг обретенный снова. — Неужели после смерти можно остаться с теми, кого любишь?!
— Ты — дурак, Канстаэл! — сквозь слезы улыбнулась Триана, увидев, как впитался внутрь ее живота чудесный цветок. — Ты жив! Благодаря нашему сыну или дочери. Ты слышал меня?
— Да, все до каждого слова, но не мог ответить. Я глупец, ты права. Видел, что огонь внутри тебя перестал быть прежним и решил, что все дело в твоей любви к ахзашцу. Прости, если сможешь, я не должен был оставлять тебя, сбегая не объяснившись, — оллундец прижал к себе рыдающую жену и уткнулся в ее волосы. — Разделив огонь, отдав часть себя, уже невозможно жить одному. Я хотел умереть, а едва не убил вас. Прости!
— Ты — дурак! Огонь души нельзя разделить, можно стать единым целым, умножив его! Помимо того, что в нас с тобой горит
