Мало кто из ныне живущих приключенцев сталкивался с великими сидхе, и еще меньше из них могли бы рассказать об этой встрече. Эш мог. И боги и духи ему в свидетеле, волшебник не хотел вновь встречаться с тварями, подобными Ху-Чину.
— Дошли, — выдохнула Мери.
Путешественники подошли к огромным вратам кованным из черного металла. Тяжелые створки, казалось, не открывались последние несколько сотен лет. Ледяная корка, покрывавшая их, наросла толщиною в молодой дуб. И чем выше, тем опаснее сверкали кончики огромных сосулек. Ветер поднял пургу и Эшу показалось будто это вовсе не ледяные наросты, а клыки монстра, гипнозом заведшего людей прямо к себе в пасть.
— И как нам попасть внутрь? — задала риторический вопрос Березка.
Не успел народ предложить свои идеи, как цветок, зажатый в руке Мери, начал подниматься в воздух. Он кружился вокруг своей оси, походя на увлекшуюся танцовщицу, а потом медленно поплыл к исполинскому замку, намертво скрепившему ворота. Белый бутон в какой-то момент застыл. Эш заметил как по лбу Лари катятся крупные градины пота, а костяшки пальцев, до белизны сжавшие эфес клинка, могли поспорить в цвете только с губами, вытянувшимися в тонкую линию. Остальные “герои” тоже были на взводе. Каждый одновременно и страшился и предвкушал приключение в спящем Грэвен’Доре.
“Что ж, — подумал волшебник. — Пусть он и дальше спит. А с ним и Ана’Бри”.
И стоило магику подумать об этом, как цветок вновь ожил. Пять лепестков, напоминавших сжатую ладошку ребенка, задрожали. Дар Ар’Валона изменил направление и степенно поплыл ко льду. Эш даже и не надеялся что корка замерзшей воды остановит магию чар-древа и так оно и было. Бутон словно вплавился в ледяную тощу, оставляя за собой узкий тоннель, мигом заполнившийся талой капелью. Когда же цветок коснулся створок и будто впитался в них, то путники чуть не оглохли от скрипа и грохота.
Раскалывался вековой ледяной щит, визжали петли уже давно забывшие что такое масляная смазка. Хрустело то, что некогда называлось брусчатным полом, сейчас же это больше походило на пол какой-то пещеры. Из темных, спящих недр вырвался поток разгневанного ветра. Он поднял пургу и заставил людей согнуться в попытке защитить лицо от острых снежных кинжалов, изорвавших плащи и шерстяные накидки.
— Замечательно, — прохрипел Мервин в который раз сокрушаясь над своей несчастной бородой. — Что может быть ху…
— Не каркай! — хором грохнул отряд, но было поздно.
Огромные сосульки не выдержали подобного обращения и с треском надломились у основания. Больше похожие на заточенные тараны, наросты со свистом ухнули вниз. Эш ударил посохом о землю и на краткий миг отряд закрыла огненная сфера. Спустя меньше чем удар сердца пней окатил прохладный душ.
— З-з-заме-ч-чательно, — зубы Мервина клацали будто пасть оголодавшего вампира. — Ч-ч-то…
И не успел он договорить, как Эш еще раз ударил посохом и “Пни” вскрикнули от сжавших их горячих объятий. Из одежд тут же выпарилась вся влага, а вместе с ней и остатки хорошего настроения. Эш чувствовал себя неуютно под разгневанными взглядами однополчан, но тем, в итоге, оказалось нечего предъявить.
— Пойдемте, — прошипела Мери и приключенцы двинулись внутрь.
Магик наколдовал сферу волшебного огня и та, обогнав шедшего впереди Мервина, стала освещать ребятам путь. Тусклый, рябой свет не мог полностью отогнать тьму и вскоре путь через зал превратился в театр теней.
Древние колонны, уходящие куда-то под необозримо далекий свод, больше похожий на лоскут безлунного ночного неба, искрились ледяными узорами, змеящимися по некогда прекрасному мрамору. Тени, убегая от волшебного огня, прятались в щелях, таились в углах и плясали на щербинках, пугая впечатлительных путешественников. То что мироздание предопределило как безобидный обломок кладки или кусочек старой, как мир, легенды, театр преображал в нечто страшное и неотвратимо смертельное.
Тишина, ласково и бережно взращенная тысячелетиями забвения, еле ощутимо вздрагивала от зубовного скрежета и лязга оружия по металлическим скобам ножен. Больше всех пугалась Алиса. Жрица, похожая на безобидного олененека, жалась к Лари и мечник, пусть и сам оказался не рад экспансии, вынужденно храбрился не давая подруге усомнится в своей отваги. Боялся и сам волшебник.
Некогда, еще сидя на балконе во дворце Мистрита, тогда еще будущий генерал взял в руки сборник старых легенд. Некотрые истории, записанные и бережно переданные потомком, покрылись столь толстым слоем пыли, что даже сотня гномов не смогла бы докопаться до дна. Листая страницы детской книги, чье чтение не подобало высокому чину ученика Первого Придворного Архимага, Эш наткнулся на удивительной красоты историю.
В воображении юноши расцветали неподражаемые образы старых преданий. Конечно все они сводились к избитым “любви”, “сострадании”, “чести”, “верности” и прочим тогда еще непонятным для магика терминам, но от того не становились менее притягательными и красивыми. И среди множества былин и баллад, Эшу запомнилась одна, основанная на старом пророчестве — “Легенда о Короле”. Именно в ней сохранились предания о подвигах и славных приключениях Последнего Короля. Рожденный в день, когда его деревню сожгли, буквально вывалившийся из умершей утробы, он должен был бы стать самым страшным злом, но судьба уготовила Последнему Королю иной путь.
Вертихвостка, никогда и никому не дающая своей полной благосклонности, провела будущую легенду по тысячам дорог, кидала и швыряла по множеству морей и штормов, даровала и проклятья и прощение, друзей и врагов, любовь и смерть, пока не посадила на престол огромной страны — Империи.
И не было ни до ни после времен, когда народ жил бы лучше чем при правлении безродного Короля. Причем не важно будь ты крон-герцог с родословной уходящей к корню древа эпох или вшивый пастушок, недавно выточивший свою первую свирель, Король одинаково ревностно заботился обо всех. Но, как говорит любой рассказчик, чей хлеб — его собственные истории, “в любой истории важны лишь начало и конец”.
Эш не спорил — начало вышло чарующим, манящем и не оставляющим равнодушным. Что ж, конец получился не хуже. Любой опошлил бы историю, сказав что Короля предала его любимая; сделал бы легенду ложью, нагло утверждая, как некоторые иные, от кого, возможно, вы слышали это предание, будто правителя погубил его лучший друг; очернил бы себя плебейской выдумкой сказав, что неспящие враги позарились на земли короля. Менестрель мог бы придумать и сказать что угодно, но никто доподлинно не знает кто же предал Короля-мага.
Судьба, в который раз показав свой дикий
