— Да почему ты так думаешь-то?
— Как мне думать? Я не знаю.
— Это жизнь! Твоя жизнь! Она тебе богом дана, это — чудо. Будь благодарен за это чудо! Что ты о смерти-то…
— Смерть всё равно придёт, — усмехнулся я.
— Ну и не нужно про неё говорить раньше времени!
— Почему? Если не говорить — она придёт позже? Она слышит? Она — живое существо?
Махнув рукой, мама поднялась с дивана.
— Ты вот иногда кажешься взрослым, а иногда — как малое дитя. — И вышла.
Я поднял взгляд к иконке, изображающей Иисуса. Вздохнул и закончил молитву:
— Ну ты понял.
Если сам дядя Петя не услышит — может, начальник ему передаст… Так оно, судя по всему, и вышло.
* * *— Ты чё хотел-то, Сёмочка?
Я проснулся. Открыл глаза, сел на диване и уставился на невнятно очерченную тушу, сидящую рядом.
— Ты кто? — спросил я.
— Педофил, ёптить, — огрызнулся дядя Петя дядь-Петиным голосом. — Кого звал — тот и пришёл.
Я потянулся назад, нащупал провод, на нём — выключатель. Щёлкнул, включил бра и увидел дядю Петю. Без трусов его нелегко было признать. Нет, не в смысле, что он голый сидел. Наоборот — в костюме, при галстуке, весь такой солидный. Только харя всё та же, простецкая. С этой харей подсознательно пузырь раздавить хочется.
Я посмотрел на себя. Пацан. Ничего не изменилось.
— Дядь Петя, что за хрень? — прошептал я.
— Да не шепчи ты, я время остановил, нормально всё.
— Что за хрень, дядя Петя? — сказал я громче. — Я надеялся, что мы с тобой как раньше… Ну, в бассейне, и чтоб я взрослый, и…
— А всё, — невозмутимо сказал дядя Петя.
— Как — всё? — У меня волосы на голове поднялись и зашевелились, постепенно седея.
— Ну дык… Сколько можно на двух стульях ёрзать. — Дядя Петя, хоть и ерепенился, однако, видно, чувствовал себя слегка виноватым, взгляд прятал. — Всё, Сём. Распалось твоё взрослое астральное тело. Ты пока себя взрослым ощущал, оно ещё худо-бедно телепалось, а как смирился — так оно и того… Я тебя если в бассейн дёрну — ты там таким же пацаном и останешься. Вот я и подумал, лучше так. Чтоб, значит, не шокировать. Да чё ты ссышь-то? — Дядя Петя панибратски толкнул меня в плечо увесистым кулаком. — Такой большой, а зассал. Я ж те говорил: не ссы, прорвёмся!
— А куда мы рвёмся-то? — пробормотал я.
— У-у-у, в какие материи полез, — протянул дядя Петя. — Ты тогда, Сём, это — папироску давай. А то как бы забухать не пришлось.
— Хрен тебе, — буркнул я. — Спирт на тебя тратить…
— Вот взял ни за что обидел, — вздохнул дядя Петя.
Я не обращал внимания на его клоунаду. Прошёл в прихожую, накинул куртку, нащупал в кармане пачку. Вернувшись в комнату, кивнул в сторону балкона:
— Пошли, халявщик.
— Сам ты халявщик, — проворчал дядя Петя. — Я ему, можно сказать, жизнь подарил, а он мне папироску зажал…
— Да на, на, подавись!
— Вот сразу бы так.
Мы стояли и курили на балконе. Я смотрел на дядю Петю снизу вверх. Непривычно это было… Блин, надо расти, однозначно. Даже Катя выше меня! Ну куда это годится?
— А я тут как раз недалеко был, — заговорил дядя Петя. — В воскресенье-то пиндосы Афган кошмарить начнут.
— Да? — переспросил я. Политика никогда не была моей сильной стороной.
— Ну. За одиннадцатое сентября мстить будут.
— А ты-то там с какого боку?
— Да так, для толпы постоять… Ты не забивай голову, Сёма, у нас материи сложные. Давай говори, чё звал.
Я задумался. На душе как-то совсем тускло сделалось. Особенно теперь, когда выяснилось, что я даже своё астральное взрослое тело пролюбил безвозвратно. Как будто оборвалась последняя ниточка, связывающая меня… с чем? С тем, с чем я изначально хотел разорвать все связующие нити?
— Х*ёво, да, когда добивался, добивался, и вдруг добился? — вдруг угадал мои мысли дядя Петя. — Стоишь и думаешь: на кой хер я вообще?..
— Это ты на Катю намекаешь? — спросил я.
— На всё намекаю, Сём. Вообще — на всё. Вот все стараются, цели ставят, задачи всякие. А что потом? Достигнут — и бухают на радостях. Ну раз побухал, два побухал. Ну, десять. А потом — дядя Петя. И п*здец.
— Так и что? Никакого смысла в жизни нет?
— Не закладывали вроде. — Дядя Петя стряхнул пепел и с жалостью посмотрел на коротенький бычок. — А тебе надо? Тебе-то я придумаю. Вот тебе цель: правнука в институт пристроишь — можешь подыхать.
— От души тебе, дядь Петя…
— Мне ж важно, чтоб ты…
— Да вот я и смотрю. — Я не стал крохоборничать, как дядя Петя, и щелчком послал с балкона окурок, на котором оставалось ещё несколько миллиметров белой бумаги. — Всем важно, чтоб я. Я один ни хрена понять не могу, зачем я себе нужен. Классический сюжет про впопуданца: вокруг него все носятся вприсядку, а он весь раздухарился и ходит, вы*бывается. Только я вот не такой тупой, увы. У меня вопросы возникают.
— Вопросы у него, — проворчал дядя Петя. — Ты уже раз дозадавался вопросами, что с балкона полетел. Опять начал? Тебе ж сказано было: живи, вот и вся песня.
— А если не хочу?
— Чего не хочешь?
— Жить. Просто. Не хо-чу.
И вдруг дядя Петя влепил мне подзатыльник. Такой мощный, что я чуть второй раз с балкона не полетел.
— Ты задрал уже, Андрей Болконский, б**дь! — рявкнул он. — Ты мне про что в бассейне пел, а? Забыл? Напомнить? Ты не про то ныл, что всю жизнь смысл искал и не нашёл ни х*я! А про то, что жизнь, как говна кусок, мимо пролетела, а тебе даже вспомнить нечего, и сам ты как то говно — в проруби болтаешься.
— Ах ты, сука! — Я врезал дяде Пете в жирное пузо, правда, без толку, только волна пошла по жиру. — А это не один ли хер? Да кабы у меня цель была, да я…
— Добился, забухал — дядя Петя. Всё. Хватит вы*бываться, Сёма. Живи. Нарабатывай воспоминания. Всё у тебя пока хорошо получается. Я прям вот смотрю на тебя — и слеза наворачивается. Я ж за тебя, как за сыночка, Сёма…
Я дрожащей рукой снова достал пачку. Вот тебе и ответ высшей силы. «Давай по-новой, Сёма, всё х**ня». И вопросы-то как-то рассосались. Ну о чём с этим вот говорить можно?..
— Всё, Сём. Потрындели. Пора мне, — засуетился вдруг дядя Петя, видимо, получив втык по какому-то ментальному каналу. — Давай, меньше думай — у тебя с этим туго. Ну неужели так сложно просто жизни радоваться, я не понимаю? — Он глубоко вдохнул, полной грудью. — Я вот как в мир ни сойду — аж сердце
