— Что значит — станет плохо? — недоуменно спросила я в трубку, встречаясь глазами с супругом. Тот хмурился, разглядывая меня.
— Девять минут.
— Он же…не умрет после этого? — уточнила на всякий случай, не позволяя переключиться на старые воспоминания.
— Как ты достала, — протянул лениво Макс. — Нет, но пусть так считает. Эффект временный, успейте.
— Черт, — пробормотала я, когда этот фокусник сбросил звонок. — Что скажешь?
— Надо идти, — легко поднялся Тимур, а я с жалостью посмотрела на не успевший еще остыть чай. Мне совершенно не хотелось выходить отсюда, но разве у нас есть выбор? Натянув джинсовку, я обула кроссовки, и мы с Тимом вышли в летнюю ночь.
Скрипели сверчки и кузнечики, под ногами шуршал мелкий гравий. Дорогу освещали фонари на солнечных батареях, и мы легко нашли домик, в котором обитал старый антиквар.
— И как мы зайдем? — уточнила я шепотом. — Просто так, шли мимо, решили поинтересоваться?
Но раньше, чем Байсаров ответил мне, мы услышали тихий стон, который доносился к нам из едва приоткрытого окна.
— Вот тебе и ответ, — тихо произнес мужчина.
На наше счастье — или благодаря все тому же Максу — дверь осталась незапертой. Тимур постучался, громко спрашивая в пространство:
— С Вами все в порядке?
— Помогите!..
Голос Когана был тихим и немощным, и у меня до боли сжалось сердце, представляя, что испытывает сейчас старик.
Тимур прошел в комнату первым, я — следом за ним, стараясь держаться за спиной, чтобы не видеть лицо антиквара, сидящего на кресле.
— Сердце, — он прикрыл глаза, хватаясь за левую сторону груди рукой, покрытой сплошь старческой «гречкой». Тимур на секунду завис, решая, с чего начать разговор. Я физически ощущала, как уходит отведенные нам минуты. О том же, наверняка, думал и пожилой мужчина.
«Чтоб тебя…» — выругалась мысленно, выходя вперед и присаживаясь рядом.
— Это не сердце, это специальный препарат, — начала я под осуждающий взгляд Байсарова. Конечно, мне бы хотелось провести наш разговор иначе, но время уходило, а я мечтала только о свободе, — и его ввели Вам специально.
Коган в испуге открыл глаза, смотря на меня с ужасом, но я продолжала через отвращение к себе:
— Это не моя работа, не смотрите так. Те же люди, что и отправили Вашего сына в больницу и пытались его убить, теперь напали на Вас. Здесь они могут оказаться в любой момент и поверьте, такими добрыми, как мы, не будут. Я смогу Вам помочь, но только при одном условии.
— Говори! — требовательным, но все еще слабым голосом, попросил меня старик.
— Ответьте ему на вопросы, — я кивнула на Байсарова, освобождая для него место рядом с пожилым мужчиной, — чем быстрее вы это сделаете, тем быстрее мы окажем Вам помощь.
Нехотя, словно не желая лишний раз двигаться, Тимур уселся рядом:
— Восемь месяцев назад вам в руки попала одна очень старая книга. Вы понимаете о чем я?
Коган прикрыл глаза, словно разом устав бороться. Я ощутила горечь и страх, исходящие волнами от него.
— Если Вам наплевать на себя, вспомните о Матвее. Мы уже помогли ему укрыться от убийц и рассчитываем, что вы пойдете нам навстречу.
Тимур снова обернулся ко мне, полыхая негодованием, но я только развела руки в сторону. Хотелось бы мне знать, о какой книге шла речь, и что в ней такого ценного, чтобы спонсировать всю нашу операцию.
— Когда она попали мне в руки, — с трудом заговорил антиквар, точно настраиваясь на длинный разговор, — я не поверил глазам своим. Засомневался в подлинности, но ошибки быть не могло — это Гутенберговская Библия, причем на пергаменте.
Видя мое недоумение, старик, отдышавшись, поспешил объяснить:
— Библия Иоганна Гутенберга, или как ее еще называют, сорока двух строчная Библия — одна из первых печатных книг, инкунабула, выпущенная в тысяча четыреста пятидесятых годах в Европе. Из ста восьмидесяти книг до наших времен дошло всего сорок семь, двенадцать из которых на пергаменте. А я своих руках держал тринадцатый экземпляр. В России всего две подобных Библии — в библиотеке МГУ и Российской государственной.
— Сколько стоит такая книга? — поинтересовался Тимур, когда Коган замолчал, чтобы передохнуть. В тот момент, когда он говорил о книге, его глаза горели нездоровым блеском, и я с ужасом думала, сколько людей согрешили ради того, чтобы заполучить святое писание.
— Я думаю, на черном рынке за нее отдали бы не менее пяти миллионов долларов, возможно и больше. Вы себе не можете представить, сколько богатых книголюбов охотятся за таким редким изданием.
— А теперь главный вопрос: как она оказалась у вас в руках и кому вы ее продали?
— Раньше я преподавал историю в нашем институте. Один из моих учеников всегда увлекался рассказами, оставался после лекций, чтобы задать вопросы. Много лет назад, на блошином рынке в Бонне он приобрел две книги, одна из которых не представляла особой ценности, а вторая — тянула на миллиарды. Ему повезло пройти таможню без лишних вопросов, и даже приехав сюда, он долго не придавал значения своим покупкам. Но это было в конце девяностых, а лет десять назад молодой человек появился у меня, чтобы оценить стоимость вещей. Финансовое положение отца пошатнулось, и мой ученик пытался выровнять его и вложиться в бизнес. Узнав, сколько может стоит эта книга, он взял с меня клятву никому не рассказывать о его визите, и ушел. А появился только недавно, два года назад.
Найти покупателя, не привлекая к себе внимания со стороны федералов, оказалось непростой задачей, и антиквар долго не решался участвовать в сделке. В конце концов, он обратился к своему другу, который жил в столице и обладал связями куда более обширными, чем у Когана-старшего. Для этого пришлось лететь к приятелю на самолете, решать такие проблемы по телефону было опасно. Еще полгода ушло на то, чтобы тот договорился о сделке, и прошлым летом она состоялась. Ученик щедро отблагодарил и своего учителя, но попросил его на всякий случай спрятаться подальше. Сначала он скрывался у родственников в Израиле, но потом мужчину потянуло в родные места. Казалось, страсти утихли и ничего не грозило старику, поэтому он предпочел скитаниям базу, принадлежавшую его знакомому. Здесь антиквар проводил свои дни в тишине и спокойствии, до тех пор, пока кто-то не избил его сына.
— Сегодня я ездил в город, чтобы связаться со своим учеником. Когда я позвонил ему, то мобильный оказался вне зоны доступа. Набрал старый номер, его родителей. Трубку взяла мать
