Я оглянулся на девочку. Но она пропала. На полу, на том месте, где она сидела, извивалось какое-то существо. Я быстро заморгал глазами. И на мгновение мне показалось, будто все игрушки задрожали. Но когда я посмотрел на Голли - куклу с пучками белых вьющихся волос на голове, она лежала неподвижно на том самом месте, где ее оставила хозяйка. Девочка спрятала меня, но я был рад, что она исчезла.
Вдруг из душной глубины огромного дома донесся крик. Крик, полный паники, ужаса и вселенской скорби. Фигура с зонтиком еще немного покружила по танцполу, а затем бросилась из комнаты на звук.
Я выскользнул из-за занавеса. Теперь издали доносилось какая-то оживленная болтовня. Она постепенно нарастала, эхом отдаваясь в коридоре, комнате и почти заглушала крики рыдающего мальчика. Его вопли кружили, отскакивая от стен и закрытых дверей, будто он бегал где-то в глубине дома по кругу, из которого не мог вырваться.
Я осторожно спустился по лестнице сбоку сцены и подбежал к длинной полоске жгучего солнечного света с одной стороны от застекленных дверей. Потянул на себя лист фанеры. Тот треснул, явив мне дверную раму с разбитым стеклом, а за ней - густые заросли травы.
Впервые с того момента, как я увидел скребущуюся у парадного входа старуху, я по-настоящему поверил, что смогу спастись. Я представил, как выбираюсь в проделанную мной дыру и бегу вниз по склону к воротам, пока все твари заняты в доме плачущим мальчиком. Но как только дыхание у меня участилось от радости скорого спасения, я услышал у себя за спиной глухой удар, будто что-то упало на танцпол со сцены. По подошве ног пробежала мелкая, щекочущая дрожь. Затем я услышал, как что-то быстро приближается ко мне, издавая при этом звук волочения.
Я был не в силах оглянуться и увидеть перед собой еще одну тварь, поэтому я ухватился за не прибитый край фанерного листа и потянул изо всех сил. Образовалась щель, в которую я начал протискиваться боком. Сперва нога, потом бедро, рука и плечо. Внезапно моя голова окунулась в теплый солнечный свет и свежий воздух.
Я уже почти выбрался, когда эта тварь вцепилась мне в левую подмышку. Пальцы были такими холодными, что кожу обожгло. И хотя лицо у меня было обращено к солнечному свету, в глазах у меня потемнело. Лишь мерцали белые точки, которые появляются, когда встаешь слишком быстро.
Меня затошнило. Я попытался вырваться, но половина тела у меня будто отяжелела, а кожу кололо иголками. Я отпустил фанерный лист, и он захлопнулся, как мышеловка. Я услышал у себя за спиной какой-то хруст, и тварь заверещала мне прямо в ухо. От этого визга я оглох на целую неделю.
Я сел на траву, и меня вырвало прямо на джемпер. Кусочками спагетти и какой-то белой, ужасно пахнущей слизью. Оглянувшись, я увидел торчащую между листом фанеры и дверной рамой костлявую руку. Я заставил себя откатиться в сторону, затем поднялся на колени.
Двигаясь вокруг дома в сторону парадного входа и ведущей к воротам дорожки, я обратил внимание на ноющую боль в левом боку. Плечо и бедро уже не кололо, но они будто онемели. Идти было тяжело, и я испугался, то у меня могут быть сломаны кости. Я был весь в поту, меня знобило. Мне просто хотелось лечь в высокую траву. Меня стошнило еще два раза. Теперь выходила лишь одна желчь.
Возле парадного входа, я лег на здоровый бок и пополз вниз по холму. Трава была очень высокой, поэтому полз я очень медленно. Я старался держаться дорожки, чтобы не заблудиться. Я оглянулся на дом только один раз и тут же пожалел об этом.
Одна створка парадных дверей была все еще открыта. Я увидел в дверном проеме беснующуюся толпу. Солнечный свет падал на их грязные лохмотья. С улюлюканьем они дрались над чем-то. Над какой-то маленькой, темной фигуркой. Их тощие, хваткие руки рвали ее на куски.
***Сидящая у моей кровати, бабушка Элис закрыла глаза. Но она не спит. Она просто тихо сидит и гладит свою кукольную ручку, словно это самое дорогое, что у нее есть.
Исконный обитатель
Причины кризиса среднего возраста у мужчин хорошо задокументированы, поэтому мне нет нужды досаждать читателю чересчур подробным толкованием этого недуга. Но последствия, связанные с конвульсиями юности, и попытками человека получить более четкое осознание собственной смертности, в случае с Уильямом Аттертоном, оказались катастрофическими. Известие о его дилемме дошло до меня через Генри Берринджера.
Уильям Аттертон, Генри Берринджер и я были стипендиатами колледжа в Сент-Леонард и состояли в одних и тех же объединениях выпускников, включая клуб в Сент-Джеймс, где мы с Генри обычно обедали первую пятницу каждого месяца, после чего прогуливались с сигарами вдоль улицы Мэлл. В нашем обеденном ритуале было много предсказуемых аспектов, главным из которых являлось обсуждение Аттертона и его нестабильного образа жизни.
В конце июня Генри поделился со мной последними новостями насчет Аттертона. Всего пару недель назад Генри наткнулся в Ковент-Гарден на нашего общего знакомого, несущего огромную стопку туристических книг и руководств по автономному образу жизни. За импровизированным ланчем Аттертон рассказал Генри о своем намерении порвать с городской жизнью и начать вести "более простое существование в субарктических лесах Северной Швеции. Как минимум, четыре сезона. Я проживу там целый год. И впервые за все это время буду осознавать, что происходит вокруг меня, Генри. Изменения природы, небо, пение птиц, сам воздух..."
"Снег и лед", - вынужден был вставить Генри.
"Да, черт побери! Снег и лед. А между делом я буду с любовью разглядывать каждый кристаллик и снежинку".
"Чего там будет предостаточно", - подытожил Генри. "А не разумнее было бы поехать туда на пару недель или хотя бы на месяц?"
"Нет же! Я еду не для того, чтобы обо мне говорили "Глядите, какой молодец, прожил в хижине один целых две недели!". Ты не понимаешь, Генри, но я все больше осознаю, что вся моя жизнь состояла из компромиссов и полумер. Честно говоря,
