Слово «троянский» Обстадту показалось знакомым, но Канов снова заговорил:
– Лоретта Деларава – почти наверняка Келли Кит, – сказал он, – которая явно не хочет, чтобы ее узнали.
– Может, за ней тянутся нераскрытые преступления. – Обстадт размышлял вслух, – да, может, она сама и прикончила старика продюсера! Возможно все, что угодно. Что бы там ни было, мы можем использовать это против нее и сделать из нее ценного сотрудника. А тем временем! Завтра у нас Хеллоуин. Дай задание своим парням: пусть найдут мальчишку Парганаса, Питера Салливана и Окса и приведут всех ко мне. Живыми, если это легко выполнимо, но свежие призраки в стеклянных банках меня тоже устроят. Так даже еще лучше во всех смыслах.
– Но Салливан под маской, так сказала Деларава. Вчера он провел двух ее первоклассных нюхачей у ресторана «Мичели». Большой призрак и мальчик маскируют друг друга. А Шерман сам по себе ходячая маска: у него нет ни имени, ни даты рождения, наверняка у призраков внутри него и то больше индивидуальности, чем у него самого. Нам ни за что не поймать их призраки во флаконы, потому что они могут быть где угодно и мерцать, как проблесковый свет в стробоскопе.
– Мне плевать, – сказал Обстадт, открывая другой ящик стола и доставая похожий на термос ингалятор. – Я хочу убрать Окса из расклада, то есть хочу, чтобы он умер. Он не просто дилер, он подсел на товар и стал наркоманом, крепким курильщиком, конкурентом. И хочу, чтобы Деларава работала на меня и строго во всем подчинялась мне. – Он вставил стеклянный картридж в слот наверху ингалятора. – Знаешь, почему вода поднимается из резервуара вверх по стенам и мельчает на дне, если резервуар крутится очень быстро?
Канов моргнул.
– Из-за центробежной силы?
– Нет. Потому что вокруг есть что-то еще, относительно чего можно вращаться. Относительно комнаты, города, целого мира. Если резервуар с водой был бы единственной вещью во вселенной, если бы он был вселенной, вода была бы спокойной, и невозможно было бы понять, вращается она или нет. Вращение относительно чего? Этот вопрос был бы лишен смысла.
– Так, – осторожно произнес Канов.
– Итак… – «Итак, я устал мелочиться, – подумал Обстадт, – устал подниматься по стенам и устал мельчить. Я устал быть не единственным человеком во вселенной. – Мне нужно приструнить их, верно? Пока они существуют на свете. Делараву я могу приструнить, управляя ею».
– Завтра у нее съемки на борту «Куин Мэри», – напомнил ему Канов, – что-то про Хеллоуин и призраков на корабле. Это нас интересует?
– Ммм… Не думаю, что на «Куин Мэри» сейчас происходит что-то интересное. Сначала посмотрим, удастся ли тебе отследить всех до заката.
– Хорошо. – Канов переступил с ноги на ногу и почесал бороду. – Простите, что я раньше не обнаружил еще одну ее телефонную линию… мы…
– Исчезни с глаз долой, – мягко улыбнулся Обстадт.
Когда Канов неверной походкой вышел за дверь, Обстадт откинулся на спинку кресла и посмотрел на холодный синий небосвод, мечтая, чтобы появился хотя бы один самолет, просто чтобы разбавить монотонность неба.
Он вздохнул и повернул клапан ингалятора. Он услышал, как из пробитого картриджа с шипением выходит давление и наполняет цилиндр, после чего поднес трубку к губам.
Закись азота придавала затяжке холодок, но его затошнило, и на лбу проступила испарина от тяжелого гнилого духа, который влетел на смраде и безнадежно застрял в задней части его ума. Кресло опрокинулось, и Обстадт затылком ударился о ковровое покрытие, на лету стукнувшись коленями о книжную полку, и с грохотом повалился на пол. В полном одиночестве он бился в конвульсиях под высоким голубым небом.
Глава 36
– Мою любовь зовут на «З», – быстро начала Алиса. – Я его люблю, потому что он Задумчивый. Я его боюсь, потому что он Задира.
Льюис Кэрролл. Сквозь зеркало и что там увидела АлисаНа стеклянной полке, расположенной на уровне глаз, стоял белый барельеф Иисуса с врезанным внутрь гипса лицом, где самая глубокая точка – это нос, словно, подумала Элизелд, Иисус лишился сознания и упал лицом в чашу с меренгой. Разумеется, кто-то бездарный подрисовал глаза в пустотах его лица, и создавалась иллюзия, будто лицо это выпуклое, а не вогнутое, и оно, поворачиваясь, идиотски следит за Элизелд, передвигающейся по линолеуму.
«В каком же жилище, – нервно подумала она, – отделанном и организованном на грани безупречности, до полного идеала не хватает лишь этого предмета искусства?»
Дома у Фрэнка Рочи было много таких вещей: печатные изображения Девы Марии Гваделупской, измученные Иисусы, нанесенные зловещими цветами на черный бархат. Элизелд нервно потрогала выпирающий из заднего кармана бумажник.
Пожилая женщина за прилавком улыбнулась ей и сказала:
– Buenas dias, mi hija. Como puedo ayudarte?[44]
– Quiero hacer reparaciones a un amigo muerto, – произнесла Элизелд. Как же легко было выразить свое пожелание по-испански: «Я бы хотела помочь моему умершему другу!»
Женщина понимающе кивнула и немного наклонилась, чтобы открыть витрину с обратной стороны. Элизелд опустила сумку с продуктами и приложила ладони друг к другу, чтобы унять дрожь. Она уже успела посетить продуктовый магазинчик на углу и купить яйца, конфеты «Шугар Бейбиз», поллитровую бутыль рома «Майерс» и дешевый пластмассовый компас с липучкой сзади, чтобы его можно было прилепить на лобовое стекло, а еще она зашла в ботаническую лавку и купила разные травы в полиэтиленовых пакетах и несколько расфасованных в квадратные бутылочки масел, которые, как ей обещали habria ojos abrir del polvo — очистят глаза от пыли, – выложенные перед ней на витрину в ответ на ее просьбу дать что-нибудь для призыва мертвых.
Среди расставленных камней, ярких книг и дешевых металлических медальонов пожилая женщина нашла пластиковую коробку с веточками сушеных листьев: на этикетке от руки было написано «YERBA BUENA». Элизелд даже не надо было нюхать ее, достаточно было одного взгляда на запыленные, похожие на крокодильчиков листья, как она вспомнила запах мяты и впервые осознала, что ее испанское название означало «хорошая трава». Из поколения в поколение в ее семье выхолащивалось и упрощалось название того, что она записывала как «yerra vuena», что по ее устоявшемуся мнению означало нечто вроде «удачной ошибки», только с существительным со странноватым суффиксом, указывающим на женский род.
– Incapacita las alarmas del humo en su apartamento, – тихо сообщила ей женщина, хотя в магазине больше никого не было. – Hace un te cargado, con muchas hojas; ahade algun licor, tequila o ron, y dejalo cocinar hasta que esta seco, y deja las hojas cocinar hasta que estan secas, y humando y quemadas. Habla al humo.
Элизелд кивнула, запоминая инструкции: в квартире отключить пожарную сигнализацию, заварить крепкий мятный чай с алкоголем, затем высушить листья, заставить их дымиться и говорить с дымом.
«Боже, – подумала она,
