«После госпиталя понял – не могу отсиживаться в тылу, когда такая война идет. Подал документы в ликвидационный отряд. Приняли, конечно: бывший десантник, да еще и пожарный, опыта достаточно. Отправили на переподготовку, там сказанное лейтенантом подтвердилось. Не все, конечно – секретность, чтоб ее, уровни допуска. Про гражданских в периметре вообще никто не говорил, только про излучение. Потом отправили с отрядом под Питер, в Ольгинскую Зону. Тут уж информацию про защитников-сектантов скрывать не стали, только назвали их террористами и приказали, если что – не церемониться. Сначала засылали мелкие отряды, на разведку, готовились к штурму. Потом назначили день захвата.
А накануне разведчики притащили „языка“, мужичка из эпицентра. Не знаю точно, как его отловили, наверное, сам далеко от „гнезда“ отошел, но взяли тихо, без пальбы. Привели в штаб, допрашивать. Я как раз там был, детали операции прогоняли, остался послушать. Мужик в балахоне, глаза пустые, стеклянные, сидел вроде тихо, смотрел прямо перед собой. А как развязали, кинулся с рыком на нашего командира, как зверь, ей-богу! Мы, конечно, оттаскивать, разнимать, да куда там – вцепился хуже бешеной собаки, моментально майору шею прокусил. И ведь ценный, гад, убивать нельзя: выстрелили в ногу, в руку – бесполезно. А командир уже бездыханный лежит, только кровавая лужа по полу растекается. Тут я мужика сзади захватил, стал челюсти разжимать. Он тогда шею отпустил, кусок кровавый сплюнул и как вцепится мне в пальцы! Короче, пристрелили его все-таки. Только пальцы, скот, успел отгрызть и… проглотить. Так теперь с культями живу. Давай, Санек, за майора убиенного! Хороший был человек.
На штурм меня, конечно, не взяли, рука в бинтах, как шар – не то что стрелять, автомат не удержишь. Переживал, конечно, очень. Даже в морг ходил, чтобы еще раз на эту суку, якудзу новоявленного, посмотреть. А он лежит там такой обмытый, спокойный, и вроде как даже улыбается. Тьфу, нечисть! И майор наш на соседнем столе, рядом. В общем, хоть плачь от бессилия и злости. С поля боя приходили вести, ребят отсылали для связи в зону приема, туда, где техника начинала работать. Новости скупые, но обнадеживающие – продвигаются, стреляют на поражение, снимают снайперов. Потом сообщили – начался захват эпицентра. Наши туда шли уже без боязни „облучиться“, всем вкололи аногемму, ее теперь производили и поставляли в достаточном объеме. Ну и, наконец, прилетела радостная весть – жахнули камушек „хитином“, погас источник. Тут уже вертолеты отправили на место, проще стало. Камень потом отдельным спецтранспортом вывезли в международный научный центр на изучение. Не первый, как оказалось, трофей, были и раньше удачные захваты. Только с каждым разом камни будто дополнительную силу набирали. Чем их меньше, тем сильнее излучение, крепче оборона.
Да, и про монахов этих, зомбированных. Несколько человек выжили после штурма, их к нам на базу эвакуировали. Скрутили их, конечно, по полной программе, держали все время под прицелом. А они, ты представляешь, глядели с ужасом, словно ни фига не понимали, что происходит. Как дети малые, напуганные, жалкие. И не подумаешь, что несколько часов назад воевали как терминаторы. Да, слава богу, детей там не оказалось, только мужики и бабы. И все как один с повальной амнезией. Получалось, что камень их сознание контролировал, ими управлял, а после того, как погас, излучение заглохло и программа эта сволочная, что их убийцами делала, исчезла. Снова стали обычными людьми, как были прежде, только ломка у всех началась. Их, видно, там тоже на какой-то вакцине против излучения держали. И полный провал – ни как попали в Зону, ни про защиту камня никто будто и слыхом не слыхивал. Мозги у всех промыты начисто. Их потом по психушкам распихали.
Вот ты, Саня, на меня с Иркой зло держал, обижался. Предателями небось считал. А что мы могли тогда – любовь, брат, она тоже человеку мозги промывает. Не для плохого, конечно, но все равно похоже. Заставляет думать по-другому, жить иначе, отдавать себя любимому человеку. И бесполезно с этим бороться, как со стихией. Я, когда понял, что зомби эти обычными людьми были, сам раскаялся. Хрен с ними, с пальцами, без них проживу. Живую душу я загубил, по сути, безвинную, хоть и затуманенную. Просто не повезло бедолаге под излучение попасть – вот и мозги набекрень. И сам жизнь забрал, и себя сгубил. В общем, пожалел я тогда своего обидчика, понял и простил. Теперь обратного прощения мысленно прошу у него, по сей день. И ты, Саня, нас с Иркой тоже прости! Не в тему я об этом сейчас, понимаю, только не хочу, чтобы еще хоть какой-то… камень на душе оставался. Черт, теперь и само слово-то стало ненавистным.
Да, забыл рассказать. Про их главного, жреца, позже пришла новость. Это мне друзья сообщили, когда я уже дома был. Комиссовали, с такой рукой к службе непригоден. Ну так вот, про монаха-управленца. Его по одежде признали главным – все в сером, а у того на балахоне символ – земной шар в красном свечении. Раскодировали этого жреца психиатры, гипнозом зацепили нестертый кусок памяти и получили хоть какое-то объяснение происходящему. В общем, узнали про секту и про миссию – защищать камень хоть ценой жизни. А у каменюк этих ни много ни мало на уме была полная переделка нашей планеты под себя. Но и жрец свои цели имел – после захвата мира войти в когорту Высших, вроде как в правительство будущего мирового государства последователей Красного камня.
Как в кино, да? Ужастик и научная фантастика. Только это все правда, Саня! И рядом с нами такой же трындец и апокалипсис зреет, прямо под Рузой. Табловская аномалия с камушком внутри».
Наушник ожил, сквозь помехи донеслось: «До второго периметра сто метров, приготовиться к переходу. Связь только с напарником, сигнал тревоги – кукушка». Несмотря на серьезность момента, Сашка даже улыбнулся. Петь кукушкой ребят обучал он, Птицелов. Но более-менее похожее «ку-ку» получилось в итоге только у Комова и еще у одного бойца отряда. Остальные имитаторы птичьих звуков выдавали нечто среднее между вороньим карканьем и петушиным кукареканьем. Ладно, в конце концов, любой голосовой сигнал, хоть как-то напоминающий крик кукушки, в случае чего будет понят и распознан. Но лучше бы, конечно, обойтись совсем без
