— Зачем это все? — спросил я, с трудом выговаривая слова.
Махоуни молча указал на лежащий у его ног сундук:
— Вот зачем, Роберт. Ты так и не понял, какая сила содержится в этих невзрачных на вид книгах. Чтобы снова завладеть ими, нужен был ты. В этом я тебя не обманывал. Тот человек, которым я некогда был, знал о надвигающейся опасности и принял соответствующие меры. Чтобы сломать эту магическую печать, не хватило бы и могущества Йог-Сотхотха. Только ты мог это сделать.
— Значит теперь ты заполучил все, что хотел, — прошептал Говард.
Махоуни кивнул.
— Почему же тогда ты не убиваешь нас? — продолжал Говард неестественно спокойным голосом. — Тебе что, нравится нас мучить?
— Убить вас? — переспросил Махоуни, улыбаясь. — С какой стати я должен это сделать, Говард? Я ведь все еще Родерик Андара, только я служу теперь другому хозяину. Я некогда был твоим другом, а Роберт все-таки мой сын. Почему же я должен вас убивать?
Он покачал головой, осторожно положил книгу обратно в сундук и сделал знак рукой человеку, который появился вместе с
— Забери сундук, Бенсен, — сказал Махоуни.
Затем он повернулся к Говарду.
— Мне нет необходимости вас убивать, Говард, — спокойно сказал он. — Вы больше не представляете для меня опасности. Я заполучил то, что хотел, и теперь мне уже никто не помешает.
— Тебе — или же чудовищу, которому ты служишь? — спросил Говард.
Его голос дрожал.
Махоуни снисходительно улыбнулся.
— Называй его, как хочешь, Говард. Но это — мой господин, и я буду ему служить. Вам меня больше не сдержать. Никто уже больше не сможет этого сделать.
Произнеся эти слова, он повернулся и подождал, пока его спутник поднимет с песка сундук, затем они стали удаляться вдоль береговой линии.
Мы с Говардом долго смотрели им вслед, даже когда звук их шагов поглотило завывание бури. Я чувствовал себя опустошенным и изможденным. Я устал так, как еще никогда не уставал в своей жизни.
— Говард, скажи мне, что это все — неправда, — прошептал я. — Скажи мне, что это только сон и что этот человек — не мой отец.
— Нет, Роберт, все это — правда, — тихо ответил Говард, но таким ледяным тоном, каким он никогда еще не говорил. — Это был именно он — и в то же время не он. Ты не должен его ненавидеть. Он… не виноват в том, что совершил. Его действиями управлял Йог-Сотхотх. Хотя не на все сто процентов.
Я посмотрел на Говарда, и во мне затеплилась маленькая надежда.
— В нем еще осталось что-то человеческое, Роберт, хоть и немного, — продолжал Говард. — Он оставил нас в живых, не забывай об этом.
— В живых? — я хотел было рассмеяться, но все, что у меня получилось, — какие-то странные звуки, похожие на сдавленный крик отчаяния. — Мы проиграли, Говард. Это самое настоящее поражение. Он заполучил свои книги.
Говард кивнул.
— Это верно. Еще одно очко в пользу противника. Ну и что из этого? — он неожиданно засмеялся — смех был тихим и совершенно безрадостным. — Он выиграл битву, но не войну. Мы с ним еще встретимся. И в следующий раз мы будем осмотрительнее.
Я хотел ему что-то ответить, но Говард повернулся и быстрыми шагами пошел вдоль берега к ожидающему нас судну.
Книга шестая
Книги, написанные сатаной
Свет керосиновой лампы отбрасывал на стену причудливые узоры, создавая имитацию жизни там, где ее не было. Воздух в комнате был очень затхлым, а под подошвами туфлей обоих находящихся здесь мужчин хрустел всякий хлам и пыльные осколки стекла. Сквозняк колыхал похожую на занавес паутину, а из глубины здания доносились непонятные жуткие шорохи. Тремейну, нервы которого были на пределе, эти звуки казались тяжелыми, мучительными вздохами. Он остановился. Лампа в его руках задрожала, и ему пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы подавить все возрастающее желание повернуться и убежать отсюда как можно быстрее и как можно дальше — прочь из этого проклятого жуткого дома, который с каждой секундой все больше казался похожим на огромную сырую могилу.
— Что с тобой? — спросил Гордон. — Боишься?
Тремейн повернулся к своему спутнику, который был выше его где-то на две головы, и хотел было ответить что-то резкое, но в последний момент сдержался и ограничился лишь кривой усмешкой. Выставив перед собой лампу, словно это было оружие, он пошел дальше. От него не ускользнуло, что голос Гордона дрожал, а его насмешка была ничем иным, как слабой попыткой подавить свой собственный страх. Он, Тремейн, безусловно, боялся, но и Гордон боялся не меньше его, если не больше. Это, конечно, было безумной идеей — прийти сюда лишь вдвоем, да еще и без оружия, но никто из них теперь не хотел первым признаться в том, что боится, а потому они оба — вопреки здравому смыслу — шли вперед.
Мерцающий желтый свет лампы высветил какую-то дверь. Сквозняк, ворвавшийся вместе с ними в здание, поднял пыль, и она замельтешила в воздухе, создавая тонкие колышущиеся кружева. Тремейн с трудом удержался от того, чтобы не раскашляться. Его сердце бешено колотилось. Было холодно: снаружи уже зашло солнце, и его — и так не очень теплые в это время года лучи — перестали согревать землю. Несмотря на это, Тремейн был весь в поту.
Гордон кивком головы указал вперед. Тремейн поднял лампу немного выше, чтобы лучше рассмотреть, что же там, впереди. Пламя секунду дрожало, и Тремейну показалось, что свет словно отпрянул от подкрадывающихся теней — или от того, что пряталось за этими тенями. Тремейн отогнал подобные мысли и внимательно всмотрелся в полумрак, стараясь разглядеть, на что же ему указывал Гордон.
Дверь была слегка приоткрыта, и на ее нижнем крае поблескивало что-то серое и влажное…
Тремейн подавил в себе чувство отвращения, подступившее к горлу, присел на корточки и наклонился вперед. Нижний край двери был покрыт тонким влажным слоем какого-то вещества. Вглядевшись повнимательнее, Тремейн заметил, что перед дверью и позади нее — посреди пыли и мусора — пролегал след почти полуметровой ширины, как будто здесь что-то протащили по полу. Ему невольно вспомнился тот след, по которому они с Гордоном пришли сюда — широкая, словно отполированная тропинка, ведущая через лес к этому заброшенному дому. Еще когда они шли по этой тропинке, он заметил маленькие лужицы серой массы, похожей на слизь, как будто по лесу проползла гигантская улитка, поглощая все, что ей попадалось на пути. Внутри у Тремейна похолодело.
Он резко поднялся и посмотрел на Гордона.
— Сматываемся отсюда, — сказал он. — Не нравится мне все это.
Гордон попытался рассмеяться, но его голос дрожал так сильно, что он тут же предпочел замолкнуть. Он засунул руку в карман, порылся там и вдруг резким движением вынул руку из кармана. В его ладони блеснул складной нож.
— Ты что, боишься? — спросил он. — Там, наверху, нас, наверное, поджидает какое-то ужасное чудище, да?
Он воинственно приподнял подбородок, всунул нож в руку Тремейну и распахнул дверь пинком ноги. Открывавшийся за дверью проход упирался в нижнюю ступеньку полуразвалившейся лестницы, ведущей куда-то наверх, в темноту.
