Колдун из Салема

— Я бы не советовал вам дотрагиваться до нее, — сказал Тремейн тихо. — Это означало бы вашу смерть, Лавкрафт.

Говард бросил на него взгляд, светящийся ненавистью.

— Что… что вы сделали, глупец? — спросил он.

— То, что я должен был сделать, — Тремейн тихо засмеялся. — Вы и сами знаете, что, Лавкрафт. Если бы вы этого не знали, вы бы сюда не пришли. Но теперь уже слишком поздно, — он повернулся и указал на нас с Рольфом — мы все еще стояли в коридоре. — Подойдите поближе, господа. Не бойтесь: с вами ничего не случится, если только вы будете вести себя благоразумно.

Внутренний голос подсказывал мне, что входить в эту комнату было полным безрассудством и что надо уносить отсюда ноги — как можно быстрее и как можно дальше. Но вместо этого я — почти не по своей воле — сделал шаг вперед и вошел в комнату. Холод окутал меня своим ледяным покрывалом, а по моим ногам, когда я вступил в туман, распространилось судорожное, необычайно неприятное ощущение. Мне показалось, что по моей коже поползли миллионы крошечных паучков.

— Вы — сумасшедший, Тремейн, — прошептал Говард. — Вы не представляете, что вы натворили.

— Да нет, еще как представляю, — возразил Тремейн. — Я сделал то, что должен был сделать.

— Вы же умрете! — сказал Говард.

Тремейн невозмутимо кивнул.

— Возможно, — сказал он. — Но что стоит одна-единственная жизнь, к тому же жизнь человека? — последнее слово он произнес таким тоном, словно это было ругательство. — Вы пришли сюда слишком поздно, Лавкрафт. Все уже свершилось. Власть истинных хозяев этого мира будет восстановлена, и она окажется еще более мощной и всеобъемлющей, чем когда-то. И вы против этого ничего не сможете сделать.

Я не понимал, что он имеет в виду, но от его слов во мне что-то екнуло — то самое невидимое нечто, которое я уже ощущал в себе вчера вечером, когда «изгонял бесов» из той девушки. И, так же как и вчера, я вдруг почувствовал себя бессильным наблюдателем, бесправным гостем в своем теле, существом, воля которого загнана в самый дальний угол его сознания. Мои ноги словно сами по себе пришли в движение. Я видел, что мои руки поднялись и схватили Тремейна, видел, что его глаза наполнились гневом, услышал его какой-то невообразимый крик. Тремейн словно был схвачен невидимой рукой и с силой отброшен назад.

— Роберт! — ахнул Говард. — Это — смерть!

Я слышал его слова, но не мог ни адекватно отреагировать на них, ни хотя бы ответить Говарду. Я медленно подошел к столу, обогнул его и остановился перед книгой, вытянув к ней руки, словно в заклинающем жесте. Мое тело больше меня не слушалось. Я хотел закричать, но не смог. Мои руки, двигаясь словно сами по себе, приблизились к страницам раскрытой книги, замерли в полусантиметре от нее и — скользнули дальше…

— Нет! — завопил Тремейн. — Не делайте этого, вы, остолоп! Вы все уничтожите!

Моя правая рука коснулась книги.

Мне показалось, что я засунул руку в самый центр пылающего солнца. Но это была не боль. Не было ни ощущения жары, ни ощущения холода, ни вообще какого-либо физического ощущения.

Я почувствовал, что прикоснулся к всеохватывающей ненависти — ненависти ко всему живому и восприимчивому. Я уже сталкивался с таким ощущением. Зашатавшись, я закричал и попытался отдернуть руку от книги, но у меня ничего не получилось.

Мои пальцы словно приросли к черной коже переплета, а в руке запульсировала какая-то чуждая мне сила. Она, словно раскаленная лава, втекла в мое сознание, заставляя меня кричать, кричать, кричать… Словно в каком-то сне я увидел, что Говард и Тремейн одновременно бросились ко мне.

Тремейн подскочил ко мне на долю секунды раньше.

Удар его кулака отбросил Говарда назад, и почти одновременно второй рукой Тремейн схватил мою руку и попытался оторвать ее от книги.

И тут что-то произошло, причем мгновенно, и я толком не понял, что же случилось. Это было похоже на молниеносное проскакивание искры: когда наши руки соприкоснулись, таившаяся внутри меня энергия вдруг выплеснулась одним-единственным мощным разрядом. На долю секунды мне показалось, что я вижу свет — небольшое, но необычайно яркое свечение, вырвавшееся у меня из кончиков пальцев и перескочившее в тело Тремейна. После этого Тремейна еще раз отбросило назад, словно от удара невидимого кулака. Но на этот раз он не упал, а остался на ногах, в необычайно искривленной неестественной позе, словно поддерживаемый невидимой рукой.

Затем тело Тремейна начало светиться изнутри — сначала красным, затем желтым и, наконец, невыносимо ярким бело-голубым светом. Все это произошло буквально за одну секунду. По комнате пронеслась волна горячего воздуха, от которой лед на стенах растаял, тут же превращаясь в пар, а оконные стекла разлетелись на куски. И вдруг из пола поднялся клокочущий огненный столб, охватил тело Тремейна и поглотил его, не оставив от него и следа.

Я, словно во сне, смутно почувствовал, что давление воздуха повалило меня на пол. Упав, я перекатился по полу и, больно ударившись обо что-то, замер. Моя рука все еще держала книгу. Говард что-то прокричал, но я так и не понял, что. Затем по всей комнате стали прорываться языки пламени и дым. Там, где огненный столб коснулся крыши, в ней теперь зияло огромное зазубренное отверстие, по краям которого тоже плясали языки пламени. Гнилые балки горели, как сухой трут. Огонь распространялся с невероятной скоростью, намного быстрее, чем это казалось возможным. Я, закашлявшись, с трудом поднялся на четвереньки и поискал глазами Говарда и Рольфа. Их фигуры мерцающими темными контурами виднелись сквозь языки пламени, разделявшем комнату на две части. Жар от огня становился просто невыносимым.

— Роберт! — крикнул Говард. — Прыгай! Ради бога, да прыгай же! Сейчас загорится весь дом!

Я поднялся на ноги, сделал шаг к пламени и — отпрянул назад. Жар от огня был невыносимым. Моя одежда раскалилась, а лицо болело так, как будто оно уже попало в огонь. Но у меня не было другого выбора. Языки пламени быстро приближались ко мне. Я понимал, что через несколько секунд огонь охватит всю комнату и я сгорю.

Я глубоко вдохнул — так глубоко, как только мог — и рванулся вперед изо всех сил. Мой прыжок длился не более секунды, но он показался мне вечностью. Огонь окутал меня, превратив одежду в обгорелые черные лохмотья. Мое тело пронзила боль, а в легкие словно влилась раскаленная лава. Я упал на пол, ударившись лбом о твердый край обложки книги, и попытался приподняться на четвереньки. Тут меня подхватил подоспевший Рольф и, подняв на ноги, потащил к выходу. Огонь охватил уже и эту часть комнаты, и воздух стал таким горячим, что, сделав вдох, я взвыл от боли.

Когда мы выбегали из комнаты, я успел оглянуться. Как раз в этот момент пламя полностью охватило то место, где я только что находился. Затем в комнате за нашей спиной вдруг раздался какой-то взрыв огня, звук которого показался мне похожим на гневный дьявольский вопль.

Когда мы выбежали на улицу, дом горел, как огромный средневековый церемониальный костер. Пока мы бежали по дряхлой деревянной лестнице, огонь, словно невидимый огненный зверь, преследовал нас по пятам, а языки пламени распространялись по полусгнившим перекрытиям с той же неправдоподобной скоростью, как и в комнате Тремейна. Мы с Говардом и Рольфом по пути стучали во все двери, изо всех сил вопя «пожар!», чтобы предупредить жильцов. Перед домом на улице уже собралось человек десять — кто в ночных рубашках, кто в наспех одетых штанах, кто в пальто. Последние несколько десятков шагов до выхода из дома нам уже пришлось пробиваться вперед с большим трудом, и я впервые в жизни прочувствовал, что означает слово «паника».

Улица постепенно заполнялась людьми. Со всех сторон сюда бежали мужчины и женщины, и жуткую тишину, царившую на этой улице, когда мы подошли к дому, сменили беспорядочные крики и шум множества голосов.

Стараясь поспевать за Рольфом, своим мощным торсом прокладывающим нам путь в становящейся все более тесной толпе, я оглянулся. Дом уже нельзя было спасти. Из просевшей крыши вздымались десятиметровые языки пламени, а из почерневших окон чердачного этажа валил густой черный дым и