страх и риск занимались поисками каких-то мифических ценностей и при этом ваш друг погиб.
— Может быть, — кивнул Бенсен, оставаясь по-прежнему невозмутимым. — Но так же возможно, мистер Филлипс, что они пошлют кого-нибудь туда, чтобы на месте посмотреть, что к чему, и,
В глазах Филлипса сверкнула ненависть. Однако расчет Бенсена на этот раз оказался правильным. Гневно взглянув на него, Филлипс резко повернулся и пошел к выходу. Но он не вышел из комнаты: наоборот, он лишь плотно закрыл дверь и снова вернулся к столу. Ухмылка Бенсена стала еще шире.
— Ну и? — резко спросил Филлипс. — Что вам нужно?
— Вот это уже намного благоразумнее, — злобно сказал Бенсен. — А то было бы жаль, если бы вместо нас двоих через часок здесь сидели бы два полицейских и задавали бы вам кучу неприятных вопросов, ведь правда?
— Что вам нужно? — нетерпеливо спросил Филлипс. — Если вам нужны деньги, то скажите, сколько вас устроит. Но не перестарайтесь: мне нечего скрывать, да и потерять в этом деле я могу не так много, как вы, вероятно, думаете. Я сейчас разговариваю с вами только потому, что у меня просто нет ни недели, ни даже дня на то, чтобы вступать в разбирательства с властями. Сколько вас устроит?
Он положил свою тросточку на стол, засунул левую руку в карман и вытащил оттуда битком набитый бумажник.
Но, несмотря на то, что Филлипс уже раскрыл бумажник и приготовился отсчитывать десятифунтовые купюры, Бенсен отрицательно помахал указательным пальцем.
— Попридержите свои денежки, мистер Филлипс, — сказал он. — До поры до времени. Я еще и сам не знаю, сколько меня устроит.
Глаза Филлипса сузились. Он медленно закрыл бумажник, засунул его обратно в карман и взял свою тросточку.
— Что вы имеете в виду?
— Я еще и сам не знаю, сколько меня устроит, — повторил Бенсен. — Это значит, что я еще не знаю, насколько может возрасти сумма. Сколько вас? Трое, не так ли?
— При чем здесь это? — спросил Филлипс.
— Вы сами, — невозмутимо продолжал Бенсен, — а еще юноша, уже целую неделю не выходящий из своего номера, да громила со свиноподобным лицом. Поправьте меня, если я кого-то пропустил.
— Вы… хорошо осведомлены, — холодно сказал Филлипс.
— Да, я навел кое-какие справки, — кивнул Бенсен. — Так, на всякий случай. Я даже знаю, что на самом деле вас зовут совсем не Филлипс. Впрочем, это не имеет значения. Мое предложение очень простое: поделим все поровну. Мы с Норрисом получим каждый свою долю, такую же, какую получите вы и два ваших спутника. То есть все будет поделено на пятерых, а не на троих.
Филлипс покачал головой. Он так поджал губы, что они превратились в тонкую полоску. Бенсен отчетливо видел по лицу Филлипса, что тот напряженно размышляет.
— Вы, должно быть, совсем спятили, — сказал Филлипс в конце концов. — На судне нет ни золота, ни других драгоценностей. Только сундук с бумагами.
— Ну, мы живем в смешное время, — возразил Бенсен, ухмыляясь. — Сегодня бумага может стоить намного больше, чем золото и драгоценные камни. Так как?
Филлипс размышлял целую минуту. Затем он кивнул. У Бенсена отлегло от души. Ему уже начало казаться, что он, пожалуй, завысил свои требования.
— Договорились, — сказал Филлипс. — Если вы с вашим другом поможете нам достать сундук, то я заплачу вам столько, сколько вы потребуете. Вы хорошо ориентируетесь на побережье?
— Я туда больше не пойду, — сказал Норрис еще до того, как Бенсен успел что-то ответить. — Меня и десятью лошадьми туда больше не затащишь — ни в то место, ни в его окрестности.
— Ничего не случится, если с вами буду я, — холодно возразил Филлипс. — Ваш друг утонул потому, что он не знал, какая опасность ему угрожала. Если бы я был тогда с вами, ничего плохого не произошло бы. А за те деньги, которые вы требуете, я ожидаю от вас выполнения кое-какой работы. Итак?
Норрис снова хотел возразить, но Бенсен быстрым выразительным взглядом заставил его замолчать. Он не очень хорошо разбирался в людях, но, тем не менее, почувствовал, что на этот раз Филлипс не уступит.
— Вы… тоже поплывете туда? — спросил он.
Филлипс кивнул:
— Я и Рольф — «человек со свиноподобным лицом», как вы его назвали. Впрочем, я не советовал бы вам называть его так или как-то еще в его присутствии. А ответ на ваш вопрос: да. Я уже арендовал небольшое судно: хотел сам проплыть вдоль побережья. Оно находится в порту, и на нем есть самое лучшее и современное оборудование, какое только можно купить за деньги. Там есть водолазный колокол, гермошлемы и пневматические камеры, в общем, все необходимое. Я не ахти какой ныряльщик, но мне сказали, что с таким оборудованием может погружаться любой дилетант. Если судно действительно находится там, где вы говорите, я отправлюсь вместе с вами.
На этот раз Норрис уже не возражал, да и Бенсен, немного подумав, кивнул.
— А когда? — спросил он.
— Как можно быстрее, — ответил Филлипс. — Лучше всего прямо сегодня, но этому, по всей видимости, помешает шторм. Поэтому давайте завтра рано утром. А что с вашим утонувшим другом? Его будут искать?
— Не сразу, — ответил Бенсен. — Он часто отлучался надолго. По крайней мере, до завтрашнего утра его никто не хватится, — он встал, подождал, пока Норрис тоже поднимется со своего стула, и пошел мимо Филлипса к двери. — Тогда до завтрашнего утра. А в какое время?
— С восходом солнца, — ответил Филлипс. — У гавани. Я буду вас ждать.
Приступ начался совершенно неожиданно. Я лежал на кровати (куда снова плюхнулся после того, как четверть часа безрезультатно тарабанил в закрытую дверь, кляня Говарда на чем свет стоит) и, сердито уставившись в потолок, обдумывал все мыслимые и немыслимые планы побега, отбрасывая их один за другим по причине их полной нелепости. Внутри меня все клокотало от гнева. У Говарда, несомненно, относительно меня были самые лучшие намерения, и я с ним, пожалуй, согласен в том, что я еще полностью не оправился от своего ранения, хоть и заявлял ему, что уже выздоровел. Но, тем не менее, я никому не мог позволить обращаться со мной, как с ребенком. Я был уже достаточно взрослым, чтобы иметь право знать, что же все-таки со мной происходит.
Злой как черт, я сел в кровати, откинул одеяло и расстегнул верхние пуговицы ночной рубашки. От огня в камине по комнате распространялось приятное тепло. Вдруг я почувствовал, что в комнате становится жарко, можно сказать, невыносимо жарко. Причем жара все нарастала, очень быстро, просто невероятно быстро. Воздух, который я вдыхал, обжигал мне горло, словно раскаленный свинец, а моя кожа, казалось, вот-вот задымится. Издавая отчаянные мучительные стоны, я слез с кровати, подошел к окну и прильнул к стеклу. Ноги подкосились, словно уже не могли держать вес моего тела. Я попытался схватиться за раму, но, лишь бессильно скользнув пальцами по окну, больно ударившись, упал на пол, и так и остался лежать, тяжело дыша. Я уперся в пол руками, но, попытавшись подняться, почувствовал, что в руках у меня тоже не было сил, чтобы подняться.
И тут я почувствовал очень сильную боль где-то в области лба. Мне показалось, будто солнце — ослепительно белое — выплеснуло тоненькие струйки клокочущего огня во все клеточки моей нервной системы, парализовав при этом мое тело. Я хотел закричать, но не смог. Голосовые связки меня уже не слушались, а шея, казалось, одеревенела. Несмотря на ужасную боль, я ощутил, что мое тело начало постепенно неметь. Мне казалось, что мои конечности отмирали одна за другой, становясь твердыми и бесчувственными. И вдруг по моему телу прошла ужасная, бесконечно долгая судорога, охватившая каждую мышцу.
Не знаю, как долго все это продолжалось — по-видимому, всего лишь несколько секунд, потому что
