Хельга действовала осторожно, стараясь меньше шуметь. Но стук металла о металл заглушать было трудно.
Наташа поднялась к распахнутой двери на чердак, едва не зацепившись за то, что заменило отмычку. Взломщица орудовала одна.
Насколько позволял тусклый свет сальной свечи, девушка всматривалась в то, что происходило на чердаке.
Прачка откинула крышку сундука со свитками. Порывшись в нём, раскрутила первый попавшийся пергамент. Отбросила. На этом поиски закончились. Документы её не интересовали.
У пустого кофра задерживаться не стала. Осмотревшись, поспешила к развёрнутым на всеобщее обозрение картинам.
Они, аккуратно составленные в рядок, словно приготовленные для демонстрации в картинной галерее, ждали своего первого зрителя. И он пришёл. Хельга подносила свечу к каждой из них, поспешно крестясь и глухо бубня. У очередной, с изображением аристократки, опустилась на колени, обнимая. Послышались всхлипы и невнятный шёпот.
Наташа не двигалась, не мешая женщине оплакивать горе, остерегаясь сделать шаг и выдать своё присутствие.
Хруст мусора под ногами, каждый звук и вздох, пойманные в ночной напряжённой тишине чердака чутким недремлющим эхом, воспринимались обострённым слухом, как набат.
Выплакавшись, прачка встала с колен. Отёршись полой передника, подтянула увесистый портрет, поднимая и прихватывая свечу, которая норовила выпасть.
Шагнув в сторону, девушка обнаружила себя: под ногами зашуршало.
Хельга, вскрикнув, выронила свечу. Следом раздался грохот падающей «полки».
Всё погрузилось в темноту.
И тишина…
— Хельга, — тихо позвала сыщица.
— Мама… — надрывный шёпот раздался с того места, где, не двигаясь, стояла прачка.
— Нет, Хельга, это Вэлэри.
Воспламенившийся жир, пролившийся под ноги «шпионки» из оброненной плошки со свечой, впитавшись в слой пыли и сухого мусора, набирал силу. Огонь осветил фигуру женщины.
Наташа бросилась к прачке, толкая в сторону, выкрикивая:
— Не стойте, тушите! — лихорадочно затаптывала расползающееся огненное пятно, отплёвываясь от удушающего дыма. Та молчала, слезящимися глазами следя за каждым движением хозяйки. — Сгорим все к чёрту! Не стойте соляным столбом!
Словно очнувшись, Хельга подхватила свечу, разгоняя едкий белёсый смрад, удерживая шипящее и плюющееся пламя в плошке, не давая вытечь плавящемуся салу.
— Кажется всё. — Женщина осматривалась, поводя свечой по сторонам.
— Нужно немного выждать. — Наташа изучающе смотрела на неё. — Искра может вспыхнуть. — Что можно ожидать от диверсантки? Перехватила свечу из её рук, покашливая. — Забирайте портрет и идёмте со мной.
Хельга не двигалась.
— Идёмте, не бойтесь. Я не причиню вам зла, если вы не станете нападать на меня. Иначе просто сожгу вас. — Качнула плошку в её сторону. Прачка, молча, подняла портрет, всё ещё оставаясь на месте. — Если я до сих пор вас не сдала, то не сделаю этого сейчас. Я заметила вас ещё вчера. Да-да, Хельга, — кивнула на её недоуменный взор, — я видела вас вчера и знаю, что вы заняты поисками. Идёмте в мою комнату, поговорим. — Оглядываясь через плечо, направилась в дверной проём.
— Почему вы решили, что я буду с вами говорить? — сдвинулась с места женщина.
— Идёмте, я покажу, что было во втором сундуке.
— Во втором?.. Что?
— Идёмте, убить меня или столкнуть с лестницы вы всегда успеете, и будете гореть за это в аду. Вы боитесь ада, Хельга? — Она отвлекала её разговорами, спускаясь по лестнице, снова цепляясь за ломик.
— Не боюсь, госпожа Вэлэри. Я не так давно оттуда…
— Где вы взяли отмычку? — Её не поняли. — Чем вы взломали замок?
— Нашла в каморе. Где лопаты.
Наташа не помнила, чтобы там было что-то похожее:
— Завтра утром вернётесь сюда и отнесёте железяку на место.
— Вы меня не запрёте?
— Будет зависеть от того, насколько вы будете со мной честны.
Пфальцграфиня шла ва-банк, рисковала быть наказанной за свою доверчивость. Но она чувствовала, что дрожащая женщина не причинит ей вреда. Это трудно объяснить, но она видела, как та плакала над портретом матери, впоследствии с готовностью отозвавшись на зов и назвав девушку мамой.
Наташа, установив на стул детский портрет, который в обед прихватила с Руди и, развернув его к огню, спросила:
— Это не вы?
— Нет. Это кузина Вилхелмина, младшая дочь моего дяди.
— А дядя…
— Граф Эрих фон Стессель, старший брат моей матери.
— А вы… — Отметила, что та не солгала и тайна одного имени раскрыта.
— Графиня Хильдегард фон Таубе.
— Присаживайтесь, госпожа Хильдегард, сейчас вы мне всё расскажете. Разговор будет долгий. Может быть, хотите пожевать? Есть печенье. — Кивнула на поднос на столике. — И морс.
— Нет. — Прачка тяжело опустилась на стул.
— А я с вашего позволения переоденусь. — Второе за день платье было испачкано. Это ко всему прочему, ещё пропахло дымом. Всё же ей очень повезло найти молчаливую нелюбопытную служанку. Мысленно поставила птичку: «Поощрить».
Глава 22
Альтбризах, монастырь
От реки тянуло прохладой. Невысокие стены монастыря беспрепятственно пропускали звуки опускающейся на землю ночи.
Герард стоял у распахнутых въездных ворот, жадно вдыхая влажный осенний воздух, насыщенный острым запахом увядающей природы, рыбы и мокрой сорной травы.
Туман, нависший над остывающей речной гладью, казался особенно плотным и осязаемым.
Из близких хлевов раздавалось усталое мычание коров и подросших телят.
Пахло свежевыпеченным хлебом и парным молоком.
Заскрипели и гулко хлопнули двери амбара. Дух подопревшего подмокшего зерна приятно щекотал ноздри.
Последние стуки молота о наковальню, как завершающие аккорды барабанной дроби, торопливо огласили двор об окончании работ.
Пробежали сгорбленные спотыкающиеся тени переговаривающихся на ходу служек.
Из трапезной доносилось монотонное гудение припозднившихся едоков.
— Не идёшь с нами? — голос Карла прозвучал неожиданно резко и неприятно.
— Нет, — повернулся к нему спиной сиятельный. Бравый неунывающий вид соседа раздражал.
Фальгахен в обществе графини, её супруга и ещё десятка пар праздношатающихся приближённых герцога Швабского, направлялись к реке. Их сопровождали крестьяне с ярко горящими факелами.
— А я вот решил посмотреть на ловлю. Люблю, знаешь ли, поразвлечься в хорошем обществе, — рыскал потемневшими глазами по укутанным в плотные накидки женским фигурам, словно хищник в предвкушении удачной охоты.
Графиня Гертруда, одарив графа Бригахбурга быстрой улыбкой, шепнув что-то своей соседке, поспешно отвела глаза. Та, удивлённо вскинув бровь и издав звук восхищения, наградила графа любопытным изучающим взором.
Герард равнодушно отвернулся.
Граф Фальгахен целый вечер настойчиво звал его на редкую для господ забаву. Ловцы собирались утром потчевать важных гостей запечённой рыбой. Ночная ловля угря обещала быть занятной для тех, кто никогда не видел, как она происходит. Желающих посмотреть на это зрелище нашлось немало. Удивительно, что заинтересовались и женщины, рискующие промочить и испортить, а то и вовсе порвать дорогие кожаные туфельки тонкой выделки. Они, с горящими взорами, возбуждённо галдя, шествовали под опекой мужей или компаньонок.
Герард вспомнил, как сам не раз принимал участие в такой ловле. Всевышний, как давно это было!
Угорь — ночная рыба и, охотясь на мелководье, легко попадает в ловушку именно ночью. Из длинного деревянного чурбака, не менее двойной длины речного хищника, выдалбливается сердцевина. С одной стороны долблёнка глушится и закрепляется на дне водоёма, помеченная выступающим над поверхностью
