Один из стражников крикнул что-то вроде: «Кто побежит – убью! Кто не повинуется – убью!» Одна из девушек что-то неразборчиво закричала в ответ, и стражник махнул рукой. Стрела пробила ей голову почти навылет – мощный лук с двойным изгибом, такие же я видел у рабовладельцев на юге Арканака – выпускает снаряд с невероятной силой, знаю, видел. Стражник засмеялся, потом махнул рукой, и труп девушки куда-то утащили, и я с отвращением и ужасом заметил, что тащили его в сторону костра, который уже разгорался рядом с крытой навесом беседкой, видимо, столовой. Остальных пленников повели туда, где виднелись стены города, носившие следы разрушений и пожара. Похоже, что жители города сопротивлялись отчаянно, до последнего, пока захватчики не ворвались внутрь, за стены. Сколько там было жителей? Тысяч двадцать? Десять? Да какая разница… А сколько тут, в концлагере? Невозможно определить – ворота открываются в сторону берега, я вижу только стену. Так что…
Из лагеря снова вывели людей – группу подростков, девушек и юношей лет пятнадцати. Я уже с тоской приготовился смотреть на очередное зверство, но их лишь повели к ручью, впадающему в море метрах в трехстах от лагеря, и примерно через минут пятнадцать они показались на тропе с деревянными ведрами в руках, полными пресной водой. Так они ходили раз пять, из чего я сделал вывод, что в лагере не менее пятисот, а то и тысяча узников. Ведра пустели довольно быстро. Впрочем, может, я и ошибаюсь, и узников гораздо больше.
Следом за водой в лагерь отправились тачки с лепешками – где их взяли, я не знаю, но то что это куски лепешек, я видел совершенно отчетливо. Здоровенные тачки, и в каждой – груда нарезанных лепешек.
А потом из лагеря вывели девушек лет по пятнадцать-шестнадцать. Пересчитал – десять девушек. Они жались друг к другу, испуганные, бледные. Многие рыдали. Их увели, и мы с Гердой смотрели на то, как конвоиры бьют их ногой в зад, хохоча и отпуская скабрезные шутки.
А потом мы лежали и слушали, как дико кричат истязаемые девушки, как медленно стихают их крики, и смотрели, как окровавленные, изорванные трупы складывают возле «столовой». Обычный день обычных нелюдей, для которых люди – просто разумный корм. Пища, вроде свиней. И сердце мое грозило лопнуть. Я не хотел это видеть. И не хотел жить в мире, где есть такие нелюди. Одно дело, когда ты видишь фотографию негра, поджаривающего на вертеле ногу соплеменницы, и другое, когда сам смотришь на то, как убивают людей, похожих на тебя. И ты слышишь их крики, стоны, рыдания и ничего не можешь с этим поделать. Потому что время еще не пришло. И знаешь, что пока оно придет, это время, умрут еще десятки людей, оказавшихся не в то время не в том месте.
Глава 8
Мы лежали на земле под кустом весь день. Мне было легче, все-таки я не совсем человек, а вот Герде пришлось несладко. Ей хотелось есть, пить, ну и… все такое прочее. Потому я время от времени отсылал ее на отдых, тем более что нужно было контролировать поведение оставшихся возле загаров воительниц. Мало ли что им стукнет в голову? Возьмут и поскачут на врага кавалерийской лавой, рассчитывая на скорую и эпичную победу. И полягут, как трава под косой селянина.
Я прекрасно помнил про дальнобойные луки, про стрелы со стальными наконечниками, которые практически навылет пробивают человеческую голову. Нет уж, мы будем действовать тихо и эффективно. Никаких берсерков.
За этот день я выяснил многое из того, что мне было нужно для ночной атаки. Ну да, ночной – а когда же еще атаковать? Конечно, ночью. И не просто ночью, а под утро, когда организм волей-неволей впадает в сонное, малопродуктивное для работы состояние. Не у всех, конечно, но у большинства. А особенно у часовых, служба которых одуряющее скучна и тупа. Нет ничего более скучного, чтобы стоять и смотреть в темноту, откуда, само собой, никто никогда не выскочит. У аборигенов ведь нет армии, способной не то что справиться, хотя бы напасть на лагерь настощей. За несколько месяцев захватчики огнем и мечом прошли по всей провинции и практически истребили все ее население. А тех, кого не истребили, – взяли в плен.
Утверждать это на сто процентов я не могу – может, кто-то и успел уйти в леса, но какая теперь разница? Тех, кто мог сопротивляться, – уничтожили. Те, кто убежал, – драться не умели. Так от кого ждать «подлянки»? Для кого выставлять дозоры на подходе к лагерю рабов?
Меня вначале действительно очень удивило – как это так, не выставить дозоры, засады во враждебной стране, когда ты искоренил тысячи ее жителей?! Ну, а потом все понял – благо, что времени подумать как следует у меня было более чем достаточно.
К ночи привели пленников из города – усталых, грязных, пыльных. Загнали в концлагерь, потом началась «кормежка», и повторилось все, что я видел утром, – за исключением разделки «скота». Видимо, выбрали дневной лимит убийств. Ну, а потом потянуло запахом жареного мяса, от которого меня замутило. Отряд пировал.
Их было сейчас в наличии около трех сотен. Где остальные? Может, в городе, может, в командах «ловцов» – неизвестно. Часть, конечно, осталась на кораблях – для охраны и вообще обеспечения работоспособности судна (вдруг шторм? Вдруг придется увести корабль дальше от берега?). Это примерно еще сотня человек – по тридцать на каждое судно. Кстати, эти сведения о кораблях я получил от пленника во время допроса. На каждом судне, согласно армейскому уложению, обязательно должны были остаться не менее тридцати членов экипажа. Но может быть и больше.
Увидел я и то, где живут оставшиеся на берегу. Приземистое здание-полуземлянка, наподобие тех землянок, что на Земле строили викинги, – опять же, я знал об этой казарме от пленника, но теперь увидел воочию. Ночью все настощи уходили спать в эту самую казарму, оставив только дежурную смену. И что меня порадовало – менялись часовые раз в двенадцать часов, а значит, устают часовые очень даже немало. По-хорошему, их надо менять каждые четыре часа – ведь фактически экспедиционный корпус в состоянии войны, но… этого не делалось.
Обнаружил и казарму для командного состава. В ней ночевали десяток пришельцев, из которых я опознал пять шаманов, а еще – высших офицеров группировки. Как опознал? Да по доспехам и одежде! Само собой… У высшего офицерства одежда была богатой, украшенной вышивками, и доспехи все в золотых узорах. А то как же иначе? На то он и начальник, чтобы украсить себя красивым барахлом!
В общем, план у меня сложился. Если удастся все сделать, как я планирую… и
