Наш «ангар» был похож на фотографии тех времен, только аристократов тут не было и лежали не раненые солдаты, а тяжелобольные женщины. С такими же, как у меня, легочными заболеваниями: кашель, хрипы, сипенье ингаляторов и харканье слышались непрерывно.
Коммунальные удобства обеспечивали четыре общих туалета и несколько душевых кабин. На улицу нас не выпускали. Впрочем, среди нас, кажется, и не было пациенток, способных выйти на улицу на своих ногах.
Мне выделили одну из коек третьего ряда. Капельница у изголовья, тумбочка и ночной горшок, который здесь почему-то называли уткой, – вот все, что предложила мне зона Е.
Трижды в день нас обходили медсестры. Приносили таблетки, делали уколы, ставили капельницы. Кормили скудно и как-то странно: к кашам, макаронам и жидким супам обязательно в отдельной миске приносили какую-то серую бурду. По консистенции эта штука была похожа на пудинг. О вкусе тут вообще нечего было говорить, его не было.
Медсестры внимательно следили за тем, чтобы бурда была съедена до последней капли: если мы оставляли немного на дне тарелки, они сердились и заставляли доедать, прибегая к самым грубым выражениям. Потом мне кто-то объяснил, что серая жижа была знаменитой биодобавкой от Фонда Тео Буклийе – в рамках программы помощи больным в зоне Е.
Дух в ангаре стоял совершенно невыносимый, запах лекарств не мог перебить вонь от мочи, рвоты и экскрементов. Общий гул лазарета изредка перекрывали особо интенсивные крики. К тем, кто шумел громче и дольше остальных, подходили медсестры.
Койку справа занимала женщина по имени Людмила, она была как раз из шумных. Чувствовала она себя совсем плохо, периодически начинала сереть лицом и задыхаться, судорожно кашлять и жать кнопку вызова медсестры. Лениво подходил персонал, Люду откачивали, и она снова начинала стонать, плакать и жаловаться. Соседка слева посылала Люду куда подальше, поэтому она, в основном, рассказывала свои истории мне.
Ее привезли сюда за день до меня из зоны С, из какого-то сибирского городка, где она родилась и прожила всю жизнь. Что именно с ней случилось и почему обвалился рейтинг, я из ее путаных рассказов так толком и не поняла. Она винила соседку по блоку в Свободном доме, которая написала кляузу в районный эмиссариат… Или даже не написала, а устно нажаловалась… В общем, коварство соседки, по мнению Люды, не имело границ, зато имело самые печальные для самой Люды последствия. Кажется, соседка таким образом выиграла один дополнительный метр площади.
Интересно, что в теперешнем своем состоянии Люда Зай – да, такая была у нее фамилия – не винила Систему. Виновата была соседка, ну и немного она сама, потому что «раньше надо было эту суку раскусить. Ну ничего, сейчас меня подлечат, я буду много работать, поправлю рейтинг, вернусь в блок и наваляю этой стерве». В зоне С у Люды остался муж. Бывший, понятное дело. Совершенно непонятно было, как она представляла себе свое возвращение. Ей почему-то в голову не приходило, что она не вернется.
Я рассказала ей про свои беды. Люда смотрела на меня с любопытством и немножко, как мне показалось, со злорадством. Ага, богатая сволочь из хорошей зоны, полежи тут с нами тоже. Но, возможно, это мне только казалось.
Она расспрашивала про мое житье-бытье в зоне В, слушала с азартом. Я рассказывала про органические продукты. Про биобижутерию. Про программы продления жизни (конечно, сама-то я ни в одной не участвовала, знала только по слухам, но Люду эта информация очень интересовала). Про воскресные поездки с Тимом в зону А. Про ребенка, которого мы могли бы завести, если бы я поправила рейтинг…
Детский вопрос чрезвычайно тревожил нас обеих, и мы посвятили ему не один ночной час. В зоне, откуда привезли Люду, ребенка можно было завести только в рамках какой-либо благотворительной программы. Например, можно было выиграть грант на ребенка. В старших классах Свободных школ проводились олимпиады «Идеальная мать». Девочки-победительницы олимпиад получали сертификат на право стать матерью с погашением в течение трех лет.
Люда ни разу не смогла победить ни в одном из таких конкурсов. Более или менее свободно в Системе размножалась только зона А и выше. Нижние классы могли рожать только в пределах строгой квоты, которая реализовывалась через олимпиады и розыгрыши грантов.
Мне всегда было интересно, почему в нижних зонах нет проблем с неучтенными детьми. Почему нет фактов неповиновения, нелегальных родов и тому подобного. Простушка-Люда объяснила мне это не хуже Системника, в зоне С об этом, оказывается, знал каждый второй.
Биочасы контролировали в том числе и рождаемость. Через микроиглы в браслете биочасов в кровь женщины строго по расписанию поступали противозачаточные средства. Гормоны, подавляющие овуляцию. Конечно же, это делалось в строгом соответствии со Всеобщей Конституцией и в рамках межправительственной программы «Женское здоровье». А может, то же самое делалось и со мной? Конечно, мы с Тимом не собирались нарушать закон, но вдруг Система перестраховывалась? Длинный перечень «Свода Системных прав и законов» был в любой момент доступен в Универсуме, но я, как и все нормальные люди, естественно, целиком его не читала.
Биочасов у нас с Людой теперь не было. На тумбочке у каждой из нас лежал так называемый пейджер – странная плоская прямоугольная штука размером с пол-ладони. От этого устройства к установленной у моего изголовья капельнице тянулись тоненькие провода. Пейджер показывал мой Единый идентификационный код, рейтинг и остаток на счете. После манипуляций с банком у меня оставалось двести криптов, у Люды – два. Еще на пейджере были две опции: «вызов эмиссара» (я удивилась, что в зоне Е вообще есть эмиссары) и «вызов медицинской помощи». Универсум доступен не был. Теоретически мы могли при помощи пейджера связаться с родственниками по их Единым идентификационным кодам. Но мы не понимали, как это сделать. Совершенно не было сил в этом разбираться. Да и желания, если честно.
Однажды Люда разбудила меня ночью. Пейджер показывал начало четвертого.
– Ларусь, – позвала она слабым голосом. – Мне странно как-то.
Накануне она совсем измучила и меня, и персонал. Четыре острых приступа и одна потеря сознания, я уж было думала, что ей крышка. Медсестры бегали взад и вперед, один раз даже приносили дефибриллятор. То и дело поглядывали на Людин пейджер. Мне это не нравилось. Из полезной для них информации там был только ее рейтинг. Ее последняя единица. Как и у меня.
Люда весь день капризничала, отказывалась есть, наотрез отказалась даже от жижи имени Теодора Буклийе-Ружа. Медсестра начала настаивать, но Зайка подняла визг, стон и вой, потом у нее снова начались судороги,
