признать ясности его мышления, исключительной точности языка, большой степени самоконтроля, терпения в изучении различных точек зрения, высшей аналитичности мысли. Нужно было только «прижать его к стене», а это удавалось не часто. По вопросам, где Вильсон выражал несогласие с господствующим мнением, он старался всячески затянуть «мозговую атаку» ссылками на экспертов, необходимостью более тщательного подхода и т. п.
В понедельник, 13 января, англичанин Вильсон поднял вопрос о повестке дня конференции. Неожиданно Вильсон достал из кармана листок бумаги, в котором были обозначены пять пунктов: Лига Наций; репарации; новые государства; границы и территориальные изменения; колонии.
Особую проблему для Вильсона представила пресса. Кто лучше, чем американский президент, знал могущество этого «четвертого сословия»? Только американских журналистов в Париже было более полутысячи. Но их держали на голодном пайке, что увеличивало дерзость и недовольство газетчиков. Попытки подсмотреть через плечо, перехватить копию документа, заглянуть за дверь, подслушать разговор ничего не давали. Высокие договаривающиеся стороны соблюдали закрытость обсуждений. Но голод прессы мог дать страшные политические последствия. Надеясь на помощь Вильсона, пресса потребовала своего присутствия на заседаниях Верховного совета. Если это случится, сказал Ллойд Джордж, конференция будет длиться вечно. Лучше издавать пресс-релизы. Вильсону пришлось согласиться.
В то время как англичане и французы постепенно давали послабления своим журналистам, Вильсон категорически отказывался нарушать «блэк-аут» — запрет на передачу сведений о ведущихся переговорах. Согласно официальным объяснениям, это делалось в целях максимальной эффективности межгосударственных диспутов, но в конечном счете оказалось серьезной политической ошибкой. Журналисты начали жаловаться пресс-атташе Вильсона Бейкеру. Тон их жалоб постоянно рос: президент — лицемер и воплощение наивности в одном лице. Некоторые журналисты пригрозили покинуть Париж, но сделали это лишь немногие.
Нарастало ожесточение. Во Львове журналисты показывали точки на стене от пулеметной очереди и называли эти отметины «14 пунктов Вильсона». К моменту начала заседаний Польша уже была восстановлена, Финляндия и прибалтийские государства шли к национальному самоопределению; чехи сближались со словаками, а сербы с хорватами и словенцами. Таскер Блисс, американский военный советник, писал жене из Европы, что «впереди тридцатилетняя война. Возникающие нации едва всплывают на поверхность, как сразу бросаются с ножом к горлу соседа. Они — как москиты — носители зла с самого начала».
18 января 1919 г. мирная конференция открывается официально. Именно Клемансо настоял на этой дате — в этот I день в Версале много лет назад была провозглашена Германская империя. Теперь в том же зале — в Зале часов — президент Пуанкаре напомнил присутствующим о злонамеренности и жестокости второго германского рейха, о его крушении и надеждах на долгий мир. Обращаясь к президенту Вильсону и главам правительств, Пуанкаре сказал: «Вы держите в своих руках будущее мира».
Не все питали надежды с самого начала. Греческий премьер Венизелос не явился, оскорбленный более многочисленной сербской делегацией. Канадский премьер Борден был оскорблен приглашением премьер-министра Ньюфаундленда. Японцы еще не прибыли. Но более всего зияло отсутствие России. Ллойд Джордж сказал, что Россия — это джунгли, где в двух метрах уже ничего не видно. Клемансо твердо придерживался той точки зрения, что Россия предала Запад в решающий момент. Бейкер полагал, что страх пред Россией и большевизмом определял работу конференции.
Во вступительной речи старший представитель Германии граф Брокдорф-Ранцау неожиданно накалил атмосферу: «От нас требуют признать, что мы одни виноваты в начале войны: признание такого факта в моих устах было бы ложью». Разразился скандал, ожесточение которого ощутили многие, — этот спор не погас и сейчас. Британская газета «Дейли мейл» писала тогда: «После этой выходки никто не может обращаться с гуннами как с цивилизованными людьми».
Все главные проблемы решала четверка Вильсон — Ллойд Джордж — Клемансо — Орландо. Черчилль 14 февраля 1919 г. описывает председательствующего Клемансо как «мрачного, грубого, убеленного сединами»[579]. Гарольд Николсон характеризует французского премьера как «полуулыбающуюся раздраженную, скептическую и неврастеническую гориллу». Он никогда не снимал серых перчаток, даже когда писал; длинные усы прикрывали его рот; густые брови прятали вечно сонные глаза; редко что искренне интересовало его. Если он считал, что дебаты затянулись, то внезапно вскрикивал: «Возражения?.. Принято!» Он весьма часто изъяснялся на английском языке, имевшем у него неистребимый галльский акцент. В этом от него в лучшую сторону отличался барон Соннино, чей оксфордский английский был выше всяких похвал. Вильсон весьма часто явственно испытывал беспокойство. Он вставал из-за своего стола и как бы бродил по старинному обюссоновскому ковру, пиная его своими модными блестящими черными ботинками. Ллойд Джордж считался наиболее занимательным среди присутствующих. Он был «очень алертным, но не знал многого из обсуждавшегося, а то, что знал, не всегда понимал в достаточной мере»[580].
Многое на конференции решалось в том «антерум», который в России часто называют «предбанником». Эксперты разных стран знакомились здесь друг с другом, особенно если на серебряных тележках развозили превосходный чай. Здесь рождалось много версий и интриг. Участники конференции просто обязаны были брать во внимание то обстоятельство, что огромным полевым армиям приходилось переносить зиму в весьма суровых условиях. Слово «демобилизация» висело в воздухе, но в реальности многие дивизии жили в практически военных условиях. Корреспонденты описывали «море грязи… Мы теряем многих солдат из-за неоправданно суровых условий их квартирования»[581] . О многих французских дивизиях говорили, что они находятся на грани бунта.
Даже прилежные и примерные англичане взывали к справедливости. (22 января 1919 г. в британской армии произошло немыслимое — бунт солдат, захвативших весь порт Кале. Две дивизии были отозваны с передовых линий. 30 января особые части 3-й армии (Вими, Камбре, Бапом, Ле Кенуа) окружили многострадальный Кале. Главари бунта были арестованы, а рядовые участники возвращены в свои военные лагеря.
Запад не баловал второстепенных союзников и уж тем более новообразования. В Париж представители националистов из новых малых стран приглашены не были. Разумеется, туда не была приглашена и красная Россия — ни одна из западных стран не выдвинула идеи приглашения большевистского правительства на мирную конференцию. В начале работы конференции французский министр иностранных дел Пишон твердо указал, что главные участники конференции не признают и не позовут в Париж ни представителей Москвы, ни представителей Омска. Запад спешил решить проблемы послевоенного устройства.
Итак, предлагалось рассоединить потенциальных союзников. Немцам послабление, русским ужесточение. Черчилль предложил создать единый союзный совет по русским делам, состоящий из политической, военной и экономической секций. Военной секции поручалась «выработка плана совместных действий против большевиков». На заседании военного кабинета 17 марта 1919 г. Черчилль предупредил, что «бессмысленно думать о возможности избежать беды, если Запад застынет в пассивном созерцании. Если поток большевизма не остановить, то он затопит всю Сибирь, дойдет до Японии, прижмет Деникина к горам, а приграничные прибалтийские государства будут завоеваны. В ситуации, когда все наши ресурсы рассредоточены и под угрозой оказалась Индия, западные державы должны обезопасить себя и удесятерить усилия для изменения складывающегося опасного положения».
Но Черчилль был всего лишь министром кабинета. 25 марта 1919 г. премьер-министр Ллойд Джордж прибыл на один день в Фонтенбло, чтобы определить свою стратегию в новой европейской ситуации. Написанный им в этот день меморандум освещает британскую точку зрения. Ллойд Джордж как бы «остыл». Это уже не тот раздраженный борец, который на обеде в день подписания перемирия предложил повесить кайзера. Он пишет, что его интересует прочный мир, а не некая тридцатилетняя передышка между войнами. Тот, кто стремится к короткому миру, может руководствоваться чувством мести и наказания немцев. Но, если немцев каким-либо образом не привлечь к себе, они обратятся к большевикам, и русский большевизм получит преимущество, «вооружившись даром лучших в мире организаторов национальных ресурсов».
Мы видим, что на Парижской конференции сложилось своеобразное соотношение сил. Умеренные в
