работе и о надеждах, которые он возлагает на свой аппарат. Пусть каждый чувствует себя свободно и приходит к президенту в любое время, когда у него возникают сложности. Он извинился за то, что много говорил о себе. Его идеи, может быть, не столь уж хороши, но это лучшее, что он может себе представить.
Эксперты слушали своего вождя, затаив дыхание. В небольшой, обшитой деревом каюте посреди бурного океана их президент один за другим «разрывал» гордиевы узлы мировой политики. Вильсон «купил» интеллектуалов своего штаба тем, что предложил им являться со всеми конструктивными идеями непосредственно к нему. «Говорите мне: это правильно, и я буду сражаться за это». Вильсон сумел по меньшей мере заразить членов своей делегации верой в то, что они плывут, чтобы перевернуть прежний дипломатический порядок, чтобы установить свой, базирующийся на новых основаниях. Им предстояла жестокая дипломатическая битва, но и цель была огромна.
Вильсон хотел, чтобы американская сторона проявила высокую степень самостоятельности. Он очень не хотел, чтобы США «оперлись о руку» одного из опытных вождей империалистического мира, — скажем, Британии. Вильсон стремился к тому, чтобы в максимальной степени сохранить свободу рук. Эксперты получили наказ не ориентироваться на ту или иную державу (или группировку), а провести американский дипломатический корабль собственным независимым курсом. Эксперты услышали от Вильсона немало уничтожающих оценок в адрес европейской дипломатии. Президент прямо заявил своим подчиненным, что народы Европы были преданы своими правителями, что эти правители неадекватно выражают волю своих народов, что эти правители «слишком много знают, чтобы увидеть, какова же погода». Если позволить европейским вождям захватить главенство на конференции и провести ее по их правилам, то вскоре мир снова будет ввергнут в войну, на этот раз еще более суровую. Это будет настоящий глобальный катаклизм.
Союзники, говорил президент, явно стремятся провести конференцию втайне, келейным образом, пряча решающие переговоры и сделки от глаз и ушей прессы. Англичане и французы уже предложили американцам отказаться от огласки переговоров. Но Соединенные Штаты должны обыграть принцип свободы информации. Их задача — укрепить свое влияние не за счет союза с сильнейшими, а за счет умелого расчета, игры на взаимном противоборстве изготовившихся к схватке сил
Желанный мир будущего, указывал президент Вильсон, не должен походить на тот, который правил Европой между 1815-ми 1914 гг. Система Венского конгресса исключала господство принципов, она провозглашала господство баланса сил. Это была евроцентристская система, не оставляющая возможностей для неевропейских держав. Следовало изменить организационные принципы и создать новый международный механизм. У Вильсона не было еще достаточно отчетливого представления о том, как будет работать этот механизм. Он полагал, что устойчивые процедуры будут выработаны конкретной практикой.
Его оптимизм в отношении места США, влияния США в создаваемом международном механизме основывался на ряде обстоятельств. Первое: США — экономический колосс мира, только они могут оказать экономическую помощь как побежденным, так и победителям. Второе: ненависть победителей — стран Антанты — к побежденным — центральным державам — была столь велика, что обе коалиции неизбежно будут искать помощи третьей силы — Соединенных Штатов. Малоизвестным фактом является то, что американская сторона желала участия в конференции немецких представителей. В ноябре 1918 г. полковник Хауз торжественно отвел пять мест на предстоящем конгрессе представителям Германии. Вашингтон ожидал согласия союзников, но напрасно. Париж и Лондон вовсе не хотели сидеть с немецкими представителями за одним столом переговоров. Третье: на карте Европы возникают новые государства — Польша, Чехословакия, Югославия, и все они ищут международной поддержки, это питает надежду на их
готовность «платить» за американскую помощь. Четвертое: у США уже есть значительная зона влияния в лице Латинской Америки, и это позволяет США полагаться на относительно твердый тыл. Пятое: революция в России ожесточила классовую борьбу во всех европейских странах. Сколь ни эгоистичным является любой охранитель Британской империи или сторонник реванша во Франции, он чувствует уплывающую из-под ног социальную почву. А главный стабильный резерв западного мира — США, и это обстоятельство президент Вильсон призывал использовать в полной мере.
Экспертам следовало подумать над структурой Лиги Наций. Во главе мировой организации будет стоять центральный орган, небольшой по составу, представляющий лишь наиболее крупные страны. Нужно, чтобы критические вопросы войны и мира обсуждались и решались прежде всего в нем. Именно этот орган будет иметь право решений по главным международным вопросам, осуждать любую посягающую на сушествующий порядок страну, прерывать торговые и прочие виды ее связей со всем внешним миром.
Второстепенные вопросы будут решаться в ходе работы конференции — собрания всех членов Лиги — тогда, когда найдут свое решение критически значимые вопросы. Такие вопросы, как спор о германских колониях, можно было бы решить путем передачи их в компетенцию Лиги Наций или передачи под опеку одному из ведущих членов Лиги.
Главный пассажир «Вашингтона» запомнился капитану добрым расположением духа. Вильсон присоединялся к хору моряков, певших военные песни, и готов был пожать руку кочегару. Он прогуливался с супругой на верхней палубе, а иногда в одиночестве вглядывался в океан.
«Джордж Вашингтон» пересекал океан. Своему секретарю еще в Нью-Йорке Вильсон сказал: это путешествие будет «либо величайшим триумфом, либо величайшей трагедией в истории». Как видим, самоуничижением президент не страдал. И еще: «Я верю, что никакая группа людей не сможет сокрушить это великое мировое предприятие». Президенту нужна была сейчас эта вера, помимо прочего, и как средство от суеверий: «Джордж Вашингтон» прибыл во французский Брест в пятницу, 13 декабря.
В эти дни и недели солдаты покидали свои окопы. Россия не вернула себе исконные земли. На Украине, в Белоруссии и Прибалтике — немцы, в Средней Азии — панисламизм, на Кавказе и в Закавказье Закавказская федерация, на Дону — казаки. Единственная магистраль на Восток, к Тихому океану, захвачена белочехами. В Мурманске, Архангельске и Владивостоке высаживаются интервенты. Красная армия только формируется, внутренние экономические связи разорваны. Да и есть ли Россия на карте? Если прочитать записи Хауза, Ллойд Джорджа, Клемансо или Исии, то фактор России окажется низведенным к лету 1918 г. едва ли не до нуля.
Но через полгода русская революция становится все большим фактором мировой политики. Теперь уже все меньше людей говорит о «нулевом» значении восстающей на обломках Российской империи Республики Советов. Более того, «красная идеология», идеи социальной революции проникают в Германию, Венгрию, на Балканы. Если летом Вильсон Думал о дележе русского наследства, то теперь он размышляет о русском вызове. Лишь Декрет Ленина о мире имел силу, сопоставимую с «14 пунктами». И потому-то, рассуждая наедине с собой, Вильсон и так и сяк оценивал новый русский фактор. Можно ли противопоставить Россию победителям на Западе? Каким будет эффект американской миссии в Европе?
Клемансо был обеспокоен высказываниями Вильсона, он обратился к полковнику Хаузу за разъяснениями: «Правда ли, что президент прибывает в Париж во враждебном состоянии духа?» Полковнику пришлось успокаивать премьера. «Вильсон — самый очаровательный и легкий человек изо всех, с кем мне приходилось иметь дело»[390]. Обеспокоенный Хауз послал шифрованную каблограмму: в первой же речи на французской земле следует сказать о том, что «Соединенные Штаты выражают сочувствие и понимание тяжелых потерь последних четырех лет»[391].
Могущество Америки было ощутимо в Париже еще до прибытия президента. Отель «Крийон» ангажировал ресторан «Максим». Генерал Першинг и британский посол Дерби представляли Герберта Гувера (главу американской продовольственной администрации и будущего президента США) как «продовольственного диктатора мира»[392]. Он занял под свою организацию целый квартал на авеню Монтень. Конкурент Гувера, глава американского совета по мореплаванию Эдвард Херли, понимал тревогу Европы так (в письме Вильсону): «Они боятся не Лиги Наций, не Международного суда, не свободы морей, а нашей морской мощи, нашей торговой и финансовой мощи»[393].
Руины Европы были огромны и особенно впечатляющи на фоне американского процветания. Пшеницы
