внутрирусский диалог. Пусть выскажутся все группы русских, их замирение откроет дорогу деятельности Лиги Наций.
Но французы на данном этапе были настроены в отношении России непреклонно. Можно ли представить себе «диалог с чумой»? Французы сконцентрировались на том, что войска победителей не должны тешить себя иллюзиями. Они должны овладеть контролем над двумя «прокаженными» странами Европы — Германией и Россией. Собственно, именно этим французы уже активно занимались. Они слали помощь полякам, осваивали плацдарм в Одессе, формировали Малую Антанту (союз Румынии, новой Сербии и Чехословакии). В этой ситуации Париж терял черты гостеприимного города для встреч по русскому вопросу. Ллойд Джордж предложил компромисс: нужно найти другое место. Вильсон согласился с Клемансо, что в Париже с большевиками встречаться не стоит, но в отдаленном месте — почему бы и не попробовать замирить этот угрожающий Западу социальный тайфун?
Главное усилие Вильсона на этом этапе его подхода к русской проблеме зафиксировано в предложении, выдвинутом 22 января 1919 г. и названном «Ко всем организованным группам, осуществляющим или пытающимся осуществить политическую власть или военный контроль в Сибири и в Европейской России». Американский президент предлагал белым и красным прислать своих представителей на Принцевы острова в Мраморном море[517]. Позитивным виделось то обстоятельство, что, в случае принятия русскими приглашения, их представителям не пришлось бы пересекать другие страны. Район Стамбула в то время контролировали англичане.
Французы посчитали неразумным открыто восстать против этой инициативы, и идея американского президента получила развитие. Вильсону было поручено написать текст приглашения к враждующим русским фракциям. В нем русскому народу была обещана реализация права на самоопределение. Запад отказывался от выделения в качестве привилегированной какой-либо предпочтительно избранной политической фракции среди русских. (Разумеется, это было поражение белых.) Французы назначили своими представителями на предполагаемой на Принцевых островах встрече посла в Дании Конти и генерала Рампонта. Англичане — сэра Роберта Бордена, американцы — Дж. Херрона и У.-А. Уайта. Итальянским представителем был избран маркиз де ла Пьеро Торрета, прежний посол в Петрограде.
Хотя французы и назначили своих представителей, их сердце не лежало к урегулированию на «красной» основе. Для них в этом случае на Востоке закреплялся режим, антигерманская позиция которого была сомнительной. Удивительно покорная пожеланиям Клемансо французская пресса стала поддерживать антисоветские и даже антирусские силы, прежде всего украинских националистов[518]. Американский представитель Херрон писал полковнику Хаузу, что на всех встречах с представителями восточноевропейских стран и сил «французские официальные лица подстрекали все партии и национальности отказаться от участия во встрече на Принцевых островах»[519].
На этом этапе все три лидера Запада — Америка, Британия и Франция — имели различное видение будущего России. Британский премьер, возможно, и согласился бы на желаемый французами раздел России, но не на такой, как это было сделано с Африкой. В конечном счете, он полагал, что большевики сами отделят «свою Россию» и своей политикой вызовут отчуждение «другой России» — Прибалтики, Украины, Польши, Сибири. Возможно, такой раздел и к лучшему, ведь в лице России терпел крах вековечный соперник Британии. Но одно Ллойд Джордж понимал ясно — великую державу нельзя унижать, нельзя антагонизировать ее, выходя за пределы определенного уровня. Есть риск, что Россия восстанет, яростно бунтуя против злостного посягательства на ее целостность со стороны Запада.
Вильсон вначале воспринял революцию в России как своего рода бунт против «большого бизнеса» с целью обеспечения большей личной свободы. Врач Грейсон сообщает любопытные детали отношения Вильсона к большевикам. «Конечно, сказал он, их кампания убийств, конфискаций и полной деградации законных систем заслуживает абсолютного осуждения. Однако некоторые из их доктрин были созданы из-за давления их капиталистов, которые полностью игнорировали права рабочих повсюду, и он (президент) предупредил всех своих коллег, что если большевики отдадут дань политике закона и порядка, то они вскоре сумеют овладеть всей Европой и сокрушат все существующие правительства».
16 января Ллойд Джордж поставил русский вопрос перед Верховным советом. История предоставляет нам возможности: уничтожить русский большевизм; обезопасить от коммунизма внешний мир; пригласить русских (включая большевиков) на конференцию. Британский премьер уже имел опыт первых подходов, он разочарован и предпочел бы третий путь. Вильсон в определенной степени поддержал Ллойд Джорджа. Но французы и итальянцы выступили весьма резко против. Появившиеся на заседании французский и датский послы только что возвратились из России, и их описание «красного террора» не способствовало движению по третьему пути. Вильсон пришел к выводу, что надо дать русским возможность «самим выработать свое собственное решение».
21 января 1919 г. Вильсон и Ллойд Джордж предложили Верховному совету своего рода компромисс: «Если не иметь диалога с большевиками, то многие русские поверят большевистской пропаганде о враждебности Запада».
Ллойд Джордж и полковник Хауз — хладнокровные англосаксы — решили уйти из мира предвзятости и попытаться напрямую наладить связи с новыми владыками Кремля. Британский премьер карандашом начертал условия компромисса новой России с Западом, а Хауз нашел этим предложениям надлежащую форму[520]. Пытался ли Ленин зондировать почву? В палате общин Ллойд Джордж утверждал 16 апреля 1919 г., что «к нам никто не обращался, за исключением тех случаев, которые уже описаны в прессе». Миссия Буллита была порождена словесными эксцессами, подобными выступлениям Черчилля 14 февраля 1919 г. В словах Черчилля был пассаж, с которым согласились многие: «Россия — ключ ко всей ситуации». России следовало восстановить свою роль «контрбаланса» Германии в Европе. Не иметь политики в отношении России было уже нельзя. 16 февраля было решено послать в Москву Буллита, ситуацию следовало оценить на месте. Государственный секретарь Лансинг пишет Буллиту: «Вам предписывается проследовать в Россию с целью изучения политических и экономических условий, с целью информации полномочной американской делегации (в Париже)»[521] . 17 февраля 1919 г. с Буллитом встретился полковник Хауз. Стало очевидно, что Хауз чрезвычайно беспокоится по поводу позиции России в европейском раскладе сил. Хауза стала очень беспокоить возможность того, что воинственные французы (у Фоша уже готов был военный план) и частично поддерживающие их британцы (Черчилль) способны будут втянуть Соединенные Штаты в авантюру континентальных масштабов.
Буллит лично давно беспокоился по поводу внешнеполитической ориентации правительства Ленина. Для блага Запада Буллит призывал признать коммунистическое правительство в Москве. Как минимум, большевикам следовало предложить перемирие. Решающей стала беседа 17 февраля. С Буллитом встретился и помощник Ллойд Джорджа Филип Керр, обеспокоенный воинственностью Черчилля. А что, если эта воинственность бросит красных в объятия немцев?
Поезд 22 февраля 1919 г. отошел от парижского перрона. Буллит был примечательной личностью. Он был чрезвычайно богат. За такси в Париже он обычно расплачивался золотыми монетами. В кошельке у него были только стодолларовые купюры — или французские ассигнации в тысячу франков. В детстве в его семье говорили по-французски. Среди его предков были сподвижники Кромвеля, участники известного бунта на «Баунти»; его кузина леди Астор была первой женщиной — членом палаты общин. Уильям Буллит окончил Йель в 1912 г., получив признание «как самый талантливый студент курса». Далее — Юридическая школа Гарварда. Война застала его в Европе как корреспондента американских газет. Он своими глазами видел крах «старой дипломатии»[522]. Друг Буллита Джон Рид уже сотрудничал с большевиками.
«Они покончили с императорами, политическими императорами, финансовыми императорами, с моральными императорами. Они выслали своего царя. Взяли в свои руки банки и похоронили аристократию. Как нация они приобрели некое братство, сердечную открытость, у них исчез страх перед жизнью. Возможно ли такое же благословение для остальной Европы и Америки?»[523] 7 февраля 1919 года он пишет, что «Троцкий — это тот тип человека, который необходим нам владеющим властью в России»[524].
Двадцативосьмилетнего Буллита сопровождал уже известный своими социальными разоблачениями
