Карен Томпсон Уокер
Спящие
Моим дочерям Хейзл и Пенелопе,
которые родились в процессе работы над книгой
и присутствуют на каждой странице
Слепцу в ту ночь приснилось, что он ослеп.
Жозе Сарамаго. Слепота1
На первых порах грешат на воздух.
Старая песня – ядовитые выбросы в атмосферу, распыляемые ветром. В ночь, когда все началось, город накрыла странная мгла – то ли туман, то ли дым, как скажут потом, однако пожара поблизости не было. Кто-то пеняет на засуху, из-за которой пыль стоит столбом и медленно умирает озеро.
Загадочный недуг косит людей без лишнего шума: появляется сонливость, глаза слипаются. А многие жертвы мирно уснули в собственных постелях.
Однако есть и те, кто считает внезапную напасть не новой, ее аналоги успели отметиться в истории. В древних манускриптах встречаются разрозненные, разделенные десятилетиями упоминания о таинственном продолжительном сне.
В 1935 году на юго-западе Америки, славящемся пыльными бурями, двое ребятишек уснули в летнем домике и проспали без малого девять дней. Схожая беда постигла мексиканскую деревню – местные окрестили ее El Niente, Ничто.
А три тысячи лет назад греческий поэт описал серию странных смертей в прибрежном поселке: люди умерли, словно объятые сном, или, как гласит другой перевод, «утонули в грезах».
На сей раз все начинается в колледже.
Начинается со студентки, заторопившейся домой в разгар веселья. Она жалуется друзьям на плохое самочувствие, на жар, как при гриппе, – и необычайную, нечеловеческую усталость.
2
Позже Мэй, ее соседка по комнате, вспомнит, как проснулась от скрежета ключа в замке. Вспомнит скрип пружин во мраке, когда студентка – Кара – заберется на верхнюю койку. Кара похожа на пьяную – слишком долго добирается до кровати, однако в комнате темно, а девочки, как обычно, не разговаривают.
Наутро Мэй видит, что Кара спит прямо в одежде. Узкие каблуки сапог торчат из-под одеяла. Впрочем, зрелище не новое. Мэй тихонечко одевается, стараясь не разбудить соседку, и выскальзывает за дверь. Она исчезает практически бесшумно – особенность «серых мышек».
Все происходит в городке Санта-Лора, штат Калифорния, спустя шесть недель после зачисления Мэй на первый курс.
Целый день Мэй не заглядывает в комнату – так спокойнее. Ей до сих пор не по себе от того, как быстро сдружились сокурсницы, оставив ее за бортом.
По вечерам Кара с другими соседками по этажу часами торчат в ванной – завернувшись в полотенца, они оккупируют раковины и подолгу накладывают макияж. Сидя за столом в комнате напротив, Мэй отчетливо слышит их смех, голоса, заглушающие шум фенов.
– Завоевать дружбу непросто, – наставляет по телефону мама. – На это могут уйти годы.
Однако мама знает далеко не все. Не знает она про парней, нагрянувших к Мэй в первую неделю учебы.
Парни жалуются на вонь в коридоре, которая якобы ведет к ней в комнату.
– Как будто на этаже кто-то сдох, – говорят они, вваливаясь без разрешения в тесную комнатушку. Незваные гости одеты в шорты и сланцы, бейсболки низко надвинуты на лоб.
Ребята с энтузиазмом обнюхивают стол Мэй и тут же зажимают носы.
– Это здесь! Воняет отсюда. – Они тычут в нижний ящик стола. – Признавайся, кто у тебя там?
В ящике лежит вяленая треска, присланная мамой вместе с тремя плитками шоколада и двумя брусочками лавандового мыла.
– Это рыба по фирменному маминому рецепту, – объясняет Мэй. Рецепт трески – это то немногое, что мама унаследовала от своей матери, бабушки Мэй, единственной из всей семьи, родившейся в Китае, а не в Сан-Диего.
Мэй знает, что парни считают ее тихоней и постоянно провоцируют на разговор. Обычно она за словом в карман не лезет, но сегодня язык, как по волшебству, прилипает к нёбу.
– Господи! – восклицает Том. Он самый высокий из компании, играет в баскетбол за школьную команду. На лице у парня повязана красная бандана, как у добровольцев в госпитале времен Гражданской войны. – Ну и гадость!
Всякий раз, вспоминая тот случай и алую бандану, Мэй становится пунцовой от стыда.
В конечном итоге она выбрасывает треску в мусоропровод, расположенный в дальнем конце коридора. Пластиковый контейнер с шумом катится по жестяной трубе на десять этажей вниз, парни стоят рядом и контролируют процесс.
– Не ожидала от них, – признается потом Кара, из чего Мэй делает вывод, что именно соседка разболтала ребятам про запах, а ей почему-то не сказала.
Вот почему Мэй старается проводить как можно больше времени в университетском кафе. В тот памятный октябрьский день она сидит за столиком до упора, ждет, пока этаж опустеет, стихнет шум фенов, остынут утюжки для волос, а сокурсницы погрузятся в мудреные ритуалы студенческих клубов. Если повезет, парни благополучно отправятся ужинать.
Однако вечером, когда Мэй поднимается на этаж, ее встречает записка. Алой пастой на дверной планшетке выведено: «Куда пропала? Мы сваливаем». Послание, без сомнений, предназначено Каре.
Мэй отпирает дверь и видит, что соседка по-прежнему спит, свернувшись клубочком под одеялом. С верхней койки свисают ноги в черных сапогах.
– Кара? – тихонько окликает Мэй. Снаружи день клонится к закату. Безоблачное небо окрасилось розовым. Мэй щелкает выключателем. – Кара?
Но Кара не просыпается. Не помогают ни отчаянные просьбы соседки, ни старания врачей. Через помятое платье докторам удается прощупать пульс, – по крайней мере, девушка дышит.
Кара не просыпается от воплей подруг, когда ее обмякшее тело кладут на носилки: голова болтается, рот приоткрыт, пряди каштановых волос закрывают лицо.
Не просыпается она ни от стрекота сверчков в соснах, ни от вечерней прохлады, холодящей кожу.
Мэй босиком стоит на тротуаре и смотрит, как медики ставят носилки в ярко освещенное нутро «скорой» – ставят, как ей представляется, слегка небрежно. Так и хочется крикнуть: «Аккуратнее!» Но вот двери «скорой» захлопываются, и Мэй остается одна.
Потом медики скажут, что Кару не разбудил ни вой сирены, ни отблески мигалки. Не разбудили кочки на изрытой ямами дороге, ведущей в госпиталь Святой Марии, где пациентку перепоручают дежурным докторам. Те пробуют разные средства, но тоже не в силах нарушить странное забытье.
Девушка крепко спит, пока на других этажах женщины благополучно разрешаются от бремени. Спит, пока рождаются дети. Спит, когда в дальней палате умирает старик – умирает вполне ожидаемо, в окружении семьи и священника.
Она не просыпается ни на рассвете, ни на закате.
Однако в первые несколько часов врачи не находят никаких отклонений. Обычная девушка спит самым обычным сном.
После все будут недоумевать, почему приборы не отреагировали на ухудшение состояния. Известно одно: за долгие часы пребывания в госпитале слабое дыхание Кары делается все слабее.
И никто не объяснит, почему мониторы не зафиксировали последние удары ее сердца.
3
Девочки постоянно плачут и всю ночь не смыкают глаз. В спортивных костюмах и тапочках, они сидят на жестком ковре в чьей-то комнате, держатся за руки, пьют чай. Если бы мы спохватились раньше, причитают они. Если бы прислушались к жалобам Кары! На