— Видите вы это существо, друзья? Кто же отныне будет сомневаться, что здесь может снова расцвести жизнь? И она расцветет, если народы возьмутся за это дело, если они решительно приберут к рукам бизнесменов войны!
Через бездну, отделявшую Луну от Земли, посылал передатчик радиоволны, и они, как на крыльях, несли волнующие слова Плугаря, бросали на миллионы экранов образ селенита — трепещущий и от этого кажущийся живым.
ПЛАНЕТА БУДЕТ ЖИТЬ
Фантастическая новелла
1Илья Трофимович Орловский — директор Центральной Обсерватории. Отправив первую в истории экспедицию на Луну, он ежедневно руководил наблюдениями, улавливал световые сигналы, четко видные в мощный телескоп.
…Огромные шаровидные дома Центральной Обсерватории находятся далеко за городом, среди широкой степи. Казалось, какие-то неведомые великаны закатили сюда каменные мячи. Путь до них ровный — ровный и тугой, словно ими накатанный.
Вечерело, уже ярко горели огни в витринах, когда Илья Трофимович отправился, как и каждый вечер, в Обсерваторию проводить наблюдения. Ехал один.
Мягко шелестят шины по асфальту. Они будто прилипают к дороге, а потом с легким хрустом отрываются. Ветер невидимыми потоками обвевает бритое лицо, течет за расстегнутый воротник белой рубашки. Хоть и годы уже посеребрили волосы, профессор Илья чувствовал себя юношей. Юношей — студентом. У него еще было много желаний. Студентом был — мечтал попасть работать в Обсерваторию, а когда эта мечта сбылась, — возникла новая, грандиозная и небывалая. Он задумал экспедицию на Луну. И дни начали гнаться за ночами, а ночи днями. Летели так, как сейчас летят мимо него деревья.
Запершись у себя в комнате, профессор изучал Циолковского, сидел над моделями мощных дирижаблей и ракет. И все для того, чтобы проверить свою теорию о Луне, о Марсе, чтобы узнать…
Ребенок! Впереди ребенок!
Действительно, в сумерках испуганно метнулась перед машиной небольшая фигура. Руки профессора прикипели к рулю. Крутой поворот, круче, чем надо было. С огромной силой машина летит под откос. Это произошло за одну, может, две секунды. Перед глазами профессора, как в кинематографе, мелькнула напуганная фигура ребенка; шаровидные дома обсерватории сдвинулись с места и покатились; степь закачалась, как палуба большого корабля, и в ушах зашумела кровь.
2Где-то далеко за садами, за широкой степью заходит солнце. Его красные лучи окатили ветвистую осину, и она словно пылает огнем. Нервно, безостановочно трепещут листья, пытаясь увернуться от пламени, хотят стряхнуть его с себя…
Даже через занавеску видно — осина уже вся расцвечена огнем, густым и красный. А Илью Трофимовича бросало в холод. На спину словно кто снегом сыпанул.
Лида с ужасом смотрела на больного, было ясно, что его покидают последние силы. Она знала, как он сильно хотел узнать о результатах экспедиции, которую сам организовал и аппаратуру для которой сам соорудил. Неужели же он не преодолеет болезни? Только что ракета «Вселенная» приземлилась в районе города, и начальник экспедиции — ученик профессора Орловского — уже мчится сюда на авто, узнав о его тяжелом состоянии. Он должен вот-вот прибыть. Неужели не успеет? От острого нервного напряжения у Лиды слегка трясется верхняя губа, лицо оросилось мелкими капельками пота.
Прошло несколько долгих минут.
Он?! В коридоре послышались шаги, тихие, но быстрые. Внезапно распахнулись двери, и на пороге встал Владимир. Высокий, статный, в кожаной одежде: сразу из ракеты. Быстро осмотрел взглядом комнату, решительным жестом сорвал с головы пилотку и бросился к своему учителю, бледный, как стена.
— Откройте окно! — бросил он Лиде и обнял полумертвого профессора.
…А тьма давит еще сильнее. Она навалилась на Илью Трофимовича своей холодной грудью и выжимает из него последние капли жизни. Дышать… дышать… И вдруг профессор слышит голос — слабый-слабый, как свет огня вдалеке зажженной спички. И вот голос стал громче, и в густую тьму ворвался огонь. Ярко-красный, пылающий. А… да это же горит осина! И голос какой знакомый. Владимир?
Профессор собрал все свои силы и открыл глаза. Перед ним, как в тумане, юноша белоголовый, Владимир.
— Илья Трофимович!
Профессор пошевелил веками.
— Теория ваша правильная! Слышите — правильная!
Больной лежал на постели, как мертвый. Потом восковое лицо будто прояснело, видно было, что профессор улыбается кому-то мысленно. Слова Владимира он услышал ясно-ясно. Они разогнали тьму, и профессор увидел замечательную картину. Он наблюдал ее и раньше, длинными ночами, когда сидел, задумавшись, над своими творениями. И вот она снова возникла в его сознании, четкая и прекрасная. Это было лишь мгновение, а может, вечность, потому что время для профессора перестало существовать: он видел свою теорию наяву.
…Губы профессора шевелятся…
Перед глазами — панорама. В широкой долине — город. Строения поражают своими размерами и гармоничностью. Они раз в десять больше земных и, что самое интересное, — все круглые. Странно видеть, как они стоят на склоне и не скатываются. Прямых линий здесь вообще нет. Улицы — тоже правильными кругами. Их много, и они пересекаются. Легкими, но прочными дугами перекинуты мосты через широкие, совсем высохшие русла.
— Умерла жизнь… — еле слышно шепчет профессор, и мысли плывут одна за другой, разворачиваясь в картины.
Много тысячелетий назад это были полноводные реки, там плавали корабли, лениво плескалась рыба. Теперь город мертв, как и вся планета. Жизнь здесь возникла на много миллионов лет раньше, чем на Земле, но давно уже умерла. Малая сила тяжести не могла удержать атмосферу, и та медленно, но неуклонно улетучивалась в холодное межпланетное пространство. Вместе с атмосферой покидала планету и вода. Постепенно стали высыхать озера, реки, моря, океаны. Бледная Луна продолжала свои вечные круги вокруг Земли, вместе с ней вокруг Солнца, а жизнь на ней замирала. Межпланетный холод сквозь разреженную атмосферу, как через ветхий полушубок, уже протягивал к планете свои холодные пальцы, страшным морозом впивался в ее тело. Разумные существа, заселявшие Луну, упорно боролись за свое существование, производили искусственный воздух, но и это не помогло. Словно кроты, они просверливали глубокие шахты к центру планеты, к ее еще теплому сердцу, и так жили долгое время, пока планета совсем не окаменела. Тогда все живое умерло. Страшными привидениями остались маячить первоклассные сооружения — великолепные образцы невиданной архитектуры. Только Солнце наводило ослепительно-яркий глаз на эту гнетущую картину. А Луна по-прежнему кружила вокруг Земли и Солнца, кружила много тысячелетий…
…От огромного города веет страшной пустотой. Холод пронизывает тело профессора, он вздрагивает. А картина стоит в глазах сказочная, словно сон, и четкая, как действительность… Здесь была, очевидно, высокая культура,