Тихо включаю песню Nick Lachey — I do it for you и нахожу себя в словах:
Теперь твое сердце разбито
И твои слезы настоящие.
Не оставляй секретов,
Расскажи все, что ты чувствуешь.
То, как ты продолжаешь притворяться –
Настоящее преступление.
Голос Тома моментально врезается в сознание:
— Хватит быть такой сукой.
Действительно, то, как я притворяюсь — настоящее преступление, но это не я, это защитная реакция. Видя или слыша его, я автоматически выставляю щит и колючки, чтобы он не мог пробраться ближе, чтобы никто не мог подобраться ближе. Но напрасно. Закрывая глаза, я всё ещё чувствую быстрое биение его сердца под своей ладонью. То, что он говорил те три дня назад, буквально каждое слово врезается в сознание, и я не могу перестать прокручивать наш диалог один за другим. Словно найдя старый магнитофон с кассетой, я слушаю, зажимаю клавишу перемотки назад, и снова слушаю. Так по кругу я пускаю те несколько минут наедине с ним. Возможно, если бы не моя гордость и обида, я легко могла броситься к нему на шею и простить всё на свете, но я благодарна той толике самоуважения, которая не позволила это сделать.
Собираю вещи и покидаю кабинет, оставляя начатую работу. Впереди ещё достаточное количество времени, чтобы завершить статью. Мозги набекрень и единственное, на чём я могу сфокусироваться — самобичевание, которое не помогает, а только усугубляет то паршивое положение дел. Быстро миновав все повороты, я спешу к выходу, чтобы никакое живое существо не могло остановить моё бегство.
Отвлекаюсь и останавливаюсь лишь на улице тогда, когда начинает разрываться телефон, а я в суматохе рыскаю по сумочке в его поисках. В горле пересыхает, а я застываю, потому что на глаза ложится парочка ладоней. Кажется, в эти секунды я даже не дышу. Знаю, это не Том. Его руки и касания я почувствую даже будучи слепой, с отсутствием обонятельных рецепторов и всему подобному нездоровому. Человек за спиной явно не торопится представляться, и это делаю я, решаясь вымолвить хоть слово.
— Мартин?
— Мгм, — мычат позади, и в голове настолько пусто, что я даже не понимаю, кому принадлежит этот голос.
— Фрэнк? Господи, какой к черту Фрэнк, — выдыхаю я, мой начальник будет последним, кто закроет кому-то глаза около здания, где располагается офис.
Позади продолжают молчать, и я бы давно сказала имя лучшей подруги, или той, что проживает в Лос-Анджелесе, но руки мужские, и Ками явно тоже не обладает подобными. Не знаю почему, но я почему-то ляпаю следом:
— Джаред?
— Ты задолбала, — подаёт голос тот, кто когда-то взял меня на слабо, и тот, кто прижимает меня к себе с такой силой, что я запросто могу выплюнуть легкие через задницу.
Улыбка расползается по лицу за долю секунды, и всё печальное вылетает из головы с той же скоростью, что Эван прилагал к броску мяча. Заключаю его в кольцо своих рук и крепко прижимаюсь к человеку, которого вижу только по фотографиям в соцсетях после завершения школы.
— Ты только что перечислила мне свой список мужиков или Том всё тот же первый и единственный? — смеётся Эван, но тут же замолкает, когда видит выражение моего лица, которое я скорей стремлюсь исправить, как стирательная резинка карандаш на листе.
— Какого черта ты тут делаешь? — перевожу тему и стараюсь унять дрожь в голосе.
— Спрашиваешь так, будто не рада старому другу, — улыбается он, закатывая глаза.
Закусываю губу и издаю непонятный визг, который смешит Эвана, и он снова прижимает меня к себе, поставив подбородок на макушку и покачивая нас из стороны в сторону.
— Я так рада тебя видеть, — тараторю я, закрывая глаза и слушая биение его сердца, прижимаясь к груди.
— Твой рабочий день завершён?
— Да.
Вновь принимаю попытку найти телефон, который звонил, и про который я забыла, как только почувствовала на себе чужие руки.
— Это я звонил, Алекс. Отвлекающий манёвр, детка.
— Умно, — улыбаюсь я.
Отпускаю друга и разглядываю его изменения. Карие глаза такие же тёплые, как много лет назад, под лучами солнца, они становятся цветом лучшего молочного шоколада с лёгким отблеском сверху; белая футболка с кармашком на правой груди, поверх которой нежно бежевый бомбер и джинсовые шорты с кроссовками. Ничего не изменилось, разве только цифры в виде возраста. Хотя, есть что-то ещё, что-то незримое. Его взгляд другой — рассудительный, улыбка не намекает на пошлость, а сам он выражает абсолютную безмятежность и гармонию. Из-за этого, я не сдерживаю новый порыв и писк, вновь заключаю его в свои объятия, чтобы перенять то спокойствие, которое сейчас есть в нём. Есть ещё одно — кольцо.
— Господи, да ты женат! — верещу я, схватив его руку, на которой блестит то самое обручальное кольцо.
Эван смеётся, а я с восторгом смотрю то на кольцо, то на его лицо.
— Где она?
— В Таллахасси, дома.
— Ты познакомился с ней там?
— Я познакомился с ней на пляже, когда сломал ногу из-за сёрфа, — улыбается Эван.
— Она вытаскивала тебя из воды?
— Нет, она делала мне искусственное дыхание рот в рот, когда я притворился мёртвым, — довольно сообщил Эван, словно это какая-то победа, к которой он долго шёл.
— Ты, конечно, притворялся? — хихикаю я.
— Не совсем, я и правда расшиб себе голову о доску, и сломал ногу.
— Господи, — продолжаю посмеиваться я, — любовь с первого взгляда?
— С первого поцелуя, — кивает он.
— И на каком свидании ты первый раз её поцеловал?
— Когда чуть ли не убился о волну, — смеётся Эван.
Кладу ладонь на сердце и улыбаюсь.
— Как романтично.
— Да, если бы я не был в крови и не помирал.
