- Нет. Он видел его всего лишь один раз. Мельком, в машине. Когда брал у него деньги взаймы, то делал это с помощью поверенного в делах.
- Понятно. Вот вы были у Габора... Простите... Какие у вас были отношения?
Виола сидела задумчивая, закусив губу.
- Теперь я многое понимаю. Как вам объяснить... Габор относился ко мне очень нежно и по-доброму. Он ведь знал меня, долгое время, как танцовщицу Миранду. Тогда он меня и пригласил к себе... А когда узнал, что моё настоящее имя Виола, то немного смутился, его отношение ко мне стало более бережным. Он даже как-то сказал, что это имя для него священно. Иногда мы бывали вместе в свете. Но никаких тех самых отношений, которые бывают между женщиной и мужчиной у нас не было.
- Он даже не пытался... соблазнить вас?
Виола отрицательно покачала головой.
- Нет.
- Как вы думаете, Виола, догадывался ли Габор о том, что вы на самом деле являетесь его дочерью?
Виола вздохнула.
- Нет, конечно. Уверена, что нет! Может что-то глубоко на подсознательном уровне и было... Но... его что-то смущало в нашем союзе. И он при первой же возможности попытался сделать так, чтобы я покинула его дом.
- Да. Отдал вас Мирославу Липскому. Хорош был!
- Нет. Не нужно так говорить! Встреча с Мирославом – это дар судьбы! И я благодарна небесам, потому что встретилась с единственным мужчиной моей жизни. Пусть и такой ценой.
Глава 12. Исповедь
Над Тухомержице нависала огромная, чернильного цвета туча. Но солнце всё же царило на небе, а поднявшийся ветерок грозил прогнать непрошенную гостью. Высохшая сухая листва на деревьях шелестела на ветру.
Дом, к которому Виола вела Мирослава, располагался на самом краю. Они долго шли мимо строений с двускатными черепичными крышами, минуя уютные палисадники, и Виола рассказывала:
- Ох и влетело мне от отца. Мне двадцать один год, я взрослая и самостоятельная, а стояла перед ним как провинившаяся девчонка лет десяти. Плакала!
- Габора вспомнил?
- Да не только! И все наши приключения с Мачкой... А потом... Потом рассказал всё как есть. Начистоту! Всю свою жизнь, всё что приключилось со мной.
Мирослав остановился и взял её за руку.
- Дорогая, милая моя душа, я понимаю, как тебе сейчас тяжко, но ты держись.
Виола помотала головой.
- Нет, не тяжко. Просперо был, есть и останется мне отцом, самым близким, родным человеком. После всего что было, я люблю его не меньше, а даже больше. Он ласково обнял меня, гладил мои волосы и сказал:
«Дочь моя, пора признаться, что я не всегда был хозяином этого поместья и, вообще, не был здешним жителем. Было время, когда мы обитали в другом месте и в другом мире. Помнишь? Хотя, как ты можешь помнить – ты была ещё младенцем».
«Мне как будто что-то мерещится – далёкое, тусклое, вроде большого дома, а за окном яркие краски», - напрягала свою память я.
«Неужели воспоминанье живёт в тебе? Хотя нет, не может быть, ты была ещё слишком маленькой... Да, тогда я был врачом... И ещё ты должна знать, что мать твоя была необыкновенно красивой. Она, бедняжка, скончалась при родах. Я же тебя взял и воспитал, так как родитель твой не был достоин тебя».
«Я знаю и считаю тебя отцом, ибо отец не тот, кто родил, а тот, кто воспитал».
«Я всегда пытался привить тебе свободную волю и гордый дух. Наверное это пошло от моих предков... Если по моей линии, то дед твой был граф, именитый человек в Милане».
«Но, отец, как же мы оказались в этом месте? Чья подлая рука нас бросила сюда?!» - воскликнула я.
«Мой брат, а твой дядя – лицемер и подлец. Антонио оклеветал меня, подделав завещание отца. Он лишил меня всего! Мы скитались, какое-то время жили в разных городах, пока не осели здесь, на окраинах Праги, в этом маленьком посёлке. Ты была ангелом, спасшим мою душу от скорби. Чтобы иметь свой угол, как ты знаешь, мне пришлось влезть в большие долги. Но мы смогли обрести этот дом. Но знал бы я тогда к каким испытаниям это приведёт, то выбрал бы для жизни другое место на земле».
«Что ты, отец, эти испытания привели к тому, что я встретила Мирослава. И он стал дороже мне всех на свете».
« Я хочу повидать его, познакомиться с ним, ведь ты так много говоришь о нём, и Ариэль тоже хорошего о нём мнения. Он спас тебе жизнь, а это дорогого стоит. Приведи его ко мне».
Вот так сказал мне отец, и я с радостью выполняю просьбу.
***
Дальнейшие события известны автору по сохранившемся запискам Мирослава. Привожу отрывки из них.
Из записок Мирослава
«Мы наконец-то приблизились к четырёхэтажному серому дому угрюмого вида. Но украшал дом, делая его более радостным, красивейший сад, уже, по воле осени, начавший увядать...
- А почему в этот дом так трудно попасть? Его искал я, искала полиция - и напрасно..., - спросил я Виолу.
- Ах, по просьбе отца, Ариэль окружает окрестности туманом. Он зыбок и обманчив, поэтому дом не сразу найдёшь, - загадочно ответила Виола. - Но сейчас наш ангел туман разогнал.
Открыв железную калитку, мы пошли по дорожке, ведущей через сад к дому, где нас встретил Ариэль. Он заявил, что хозяин поместья в отъезде.
- Уехал в Прагу по делам наследства. Должен быть завтра утром, позднее всего - к обеду. Ганс истопил печь и приготовил для вас вкуснейшие блюда.
Отобедав со мной, Виола показала дом и сад. Особенно меня поразила огромная библиотека. Стены двух комнат были буквально доверху заложены старинными и современными изданиями.
- Есть ещё подвал и комната отца, но их он покажет сам, если посчитает нужным, - сказала Виола. - В подвале оборудована большая лаборатория. Там бывали очень немногие. Отец там занимается научными изысканиями.
Вечером мы сидели в креслах у камина, и Виола читала мне.
За окном синела ночь, было уютно, но и как-то тревожно. Как меня встретит старик – отец? Мне кажется он сумасбродный чудак, фанатически живущий только наукой, способный на всякое...
Ночь прошла и в любви, и в тревожном полусне. Полностью забыться сном удалось лишь под утро.
Когда я открыл глаза, за окном, под янтарным осенним солнцем, уже блистал день. Я быстро подхватился – не хотелось, чтобы приезд хозяина застал меня в постели.
Виола хлопотала по дому. Мне принесли воду для умывания.
После этого я вышел в сад.
Я шёл по дорожке сада и остановился подле каменной беседки. Своды её подпирали фигурки изящных граций. На садовом столе лежала открытая книга, её листы были влажны от
