разрешение вопроса проголосовало 370 человек против 22. Однако это решение означало одно: необходимость уступить Цезарю. Для Катона подобный шаг был просто немыслим.
Но слабость Сената вынуждала самих ультраконсерваторов во главе с Катоном к действиям, лишенным правовой базы. После голосования консул 50 г. до н. э. Гай Клавдий Марцелл воскликнул: «Побеждайте, чтобы иметь Цезаря тираном!» — и выбежал из Сената. Он и второй консул направились в дом Помпея, находившийся на окраине города, и почти театрально вложили ему в руки меч. Тем самым они благословили его на то, чтобы вступить в бой с Цезарем во имя защиты республики. Также они предоставили ему в распоряжение два легиона, расквартированные в Италии, и право набрать дополнительные войска. Помпей, не желая показаться зачинщиком, торжественно отвечал: «Что ж, если нет другого выхода…» На самом-то деле он, конечно, желал войны.
В первый день 49 г. до н. э. Цезарь вновь выступил с позиций миротворца, полагая, что достаточно напугал Сенат. Новоизбранный трибун Марк Антоний, проводник идей Цезаря в Риме, зачитал письмо от проконсула, в котором говорилось следующее: за многочисленные успехи в Галлии римский народ даровал Цезарю право выдвигаться на выборы заочно; собираясь воспользоваться этим правом, он готов сложить оружие, но только если Помпей сделает то же самое.
В ответ один из новых консулов, Луций Корнелий Лентул, разразился гневной тирадой. Не время давать слабину, заявил он. Если сенаторы пойдут на уступки, консулам придется призвать на помощь Помпея с его армией. Именно он является оплотом спокойствия в республике, и они не замедлят обратиться к нему за поддержкой, пока не стало слишком поздно. Большинство сенаторов было настолько ошарашено подобными угрозами, что вынуждено было согласиться с тестем Помпея Метеллом Сципионом, предложившим назначить день, до которого Цезарь должен сложить оружие, а иначе он будет объявлен врагом отечества. На заседании Народного собрания Марк Антоний наложил вето на это постановление, и ситуация опять зашла в тупик.
Цезарь предпринял еще одну попытку. Если Сенат отказывается от его предложения, он тоже не собирается оставлять свой пост и добровольно отдавать себя под суд. Но он по-прежнему готов искать компромисс. Он сказал, что может покинуть обе галльские провинции вместе с десятью легионами, расквартированными там, если за ним останутся Иллирия и один подчиненный ему легион. И вновь его предложение встретило жесткий отпор со стороны Катона и его фракции. Ни при каких обстоятельствах не может Цезарь диктовать свои условия Сенату, кричали они. В результате урегулировать ситуацию политическими методами оказалось невозможно, и война стала неизбежностью. Консулы издали «окончательное постановление» Сената. Должны быть предприняты все шаги, говорилось в документе, чтобы избежать любого ущерба для республики. Затем, изрытая угрозы и оскорбления, консул Лентул вышвырнул из здания Сената Марка Антония и других союзников Цезаря.
Отныне они не могли чувствовать себя в Риме в безопасности. Марку Антонию, Целию и бывшему трибуну Гаю Скрибонию Куриону были даны шесть дней на то, чтобы покинуть город, иначе им угрожала смерть. Они переоделись рабами и бежали из города на наемной телеге. То, что их принудили к такому мало достойному бегству из Рима, было логичным завершением патовой ситуации и давало Цезарю очередное доказательство неправедности действий Сената, которое можно было использовать в пропагандистских целях. Высокомерные, коррумпированные и беззастенчивые сенаторы вновь попрали свободу римского народа, выступив с угрозами по отношению к народным трибунам, нарушив неприкосновенность их личностей. Для вящей убедительности Цезарь попросил своих друзей, подвергшихся такому унижению, пройти перед войсками в той одежде, в какой они прибыли из Рима, то есть в одежде рабов.
Эпицентр событий тем временем сместился к югу. В историю вошло название маленькой речки, по которой проходила граница между Галлией и Италией, — Рубикон. По закону римские военачальники не имели права переводить свои войска из подотчетной себе провинции на территорию Италии, поэтому вооруженный переход через эту реку неминуемо означал бы объявление гражданской войны. И тем не менее 10 января 49 г. до н. э. Цезарь отправил к Рубикону отряд своих самых храбрых воинов. Такое характерное для него решение! Он не собирался тратить время на соединение с десятью легионами, находившимися по другую сторону Альп, поскольку «для начала задуманного им предприятия и для первого приступа более необходимы [были] чудеса отваги и ошеломительный по скорости удар, чем многочисленное войско».[41] Перед тем как оставить лагерь, Цезарь в полдень понаблюдал за битвой гладиаторов, после чего принял ванну, оделся в приличествующую своему положению тогу и разделил с друзьями трапезу и приятную беседу. Казалось, ничто его не беспокоит. Когда стемнело, он незаметно оставил гостей и отбыл к границе.
Сейчас никто не знает, где именно следует искать Рубикон и существует ли вообще эта речка в природе. Таинственности добавляет и то, что сам Цезарь не упоминает ее в своих «Записках о гражданской войне». Тем не менее все прочие греческие и римские историки уделяют особое внимание переходу через Рубикон. Это внимание является отражением восхищения жителей древнего мира поступком Цезаря, желанием понять, что именно творилось в его душе в этот критический момент. Некоторые уверяют, что он колебался и почти потерял самообладание в ужасе от того, что ему предстоит вести войну с собственными согражданами. Другие рассказывают, будто некий дух выкрал у одного из солдат трубу и, исторгнув из нее громкий звук, пересек реку, а Цезарь воспринял это как сигнал к действию и сделал то же самое. Как бы то ни было, все сходятся в том, что Цезарь молвил: «Пусть будет брошен жребий» — и совершил переход через Рубикон.
Будущее республики с ее древней системой свободных выборов, демократией и согласием между разными сословиями римского общества было в руках Помпея и Цезаря. И, хотя они еще этого не осознавали, им суждено было уничтожить то, ради чего они собирались бороться. Эта битва за свободу громким эхом прокатится по всему римскому миру.
Марш-бросок тринадцатого легиона Цезаря по Италии был быстрым и неумолимым, как молния. Но не менее действенной была развернутая Цезарем пропагандистская кампания, проходившая под лозунгом «снисходительности». Когда Цезарь за один день достиг Аримина (ныне Римини), город добровольно открыл перед ним ворота и перешел на сторону Цезаря, даже не думая оказывать ему вооруженного сопротивления. Другие города, включая Ауксим, Аскул, Пицен и Коринф, последовали этому примеру даже несмотря на то, Что в них были дислоцированы войска, набранные специально для Помпея. Сценарий был тот же. Офицеры Помпея оказывали подобие сопротивления, но, попав в плен, тут же получали свободу с правом выбора, чью сторону принять, при этом большинство солдат переходили на службу к Цезарю, а городам доставалась от него благодарность. Сам полководец так описывает эту цепную реакцию в своем письме, отправленном в тот самый период: «Я по собственному почину решил проявить всю возможную снисходительность и попробовать примириться с Помпеем… Пусть это станет новым способом завоевания — использовать вместо щита мягкосердечие и великодушие». Этот способ и вправду оказался довольно действенным.
Враги Цезаря в Риме впали в панику. Они надеялись, что высшие сословия в италийских городах как один встанут на защиту республики от захватчика. Но, по мере того как Цезарь совершал свой «блицкриг», не встречая серьезного сопротивления, их заблуждения относительно настроений в обществе рассеялись. Сенатор Цицерон был поражен тем, насколько резко поменялся расклад сил между Помпеем и Цезарем:
Боеготовность конституционалистов была весьма шаткой. Помпей не ожидал столь стремительных действий от Цезаря, полагая, что столкновения не следует ждать до весны. Ослепленные гордыней противники Цезаря не успели собрать достаточно войск в Италии, а легионам Помпея, расквартированным в Испании, уже было не добраться до Рима вовремя. Два легиона, которые были в распоряжении Помпея, никоим образом не могли соперничать с одиннадцатью легионами Цезаря.
