пытался завоевать симпатии людей, обращаясь к их чувствам, внушая трепет и восхищение к своей персоне. «Никому, — в зависти бормотали сенаторы, — больше никому не под силу устроить такие игры». Никто из них не был в состоянии снискать столь сильные симпатии простого народа, как это удалось Нерону.
В течение следующего года было поставлено еще несколько представлений, еще более нелепых и оскорбительных, чем то, что было явлено римлянам во время Нероний. Каждый раз император представал перед публикой в одном и том же образе деспота, пытающегося укрыться от реальности в мире фантазий и не способного отличить истинное от воображаемого. Ярчайшим тому примером стали похороны Поппеи. Вскоре после завершения игр Нерон, вернувшийся с состязаний на колесницах, в припадке внезапной ярости ударил беременную супругу ногой. Поппея некогда говорила, что хочет умереть прежде, чем увянет ее красота, что ж, ее мечта сбылась. Похороны, пышностью которых Нерон желал продемонстрировать скорбь и любовь к супруге, опять же прошли с вопиющим нарушением традиций. Тело ее не было сожжено на костре, как следовало согласно обычаю римлян, но по обыкновению восточных царей его пропитали благовониями и забальзамировали. Во время похорон Нерон взошел на трибуну и долго славил добродетели своей супруги — женщины, происхождение и знатность которой многие аристократы ставили под сомнение. Еще один плевок в лицо римской знати Нерон приберег на конец своего выступления. Он объявил, что его жена будет погребена в мавзолее Божественного Августа.
Неудивительно, что один из сенаторов счел невозможным мириться с подобным осквернением усыпальницы. Публий Клодий Тразея Пет был человеком строгих принципов, который не раз и не два бросал вызов Нерону, ставя его решения под сомнение. Некогда он покинул заседание Сената во время прений по поводу лживых обвинений, выдвинутых против матери Нерона, и вот теперь он снова прилюдно продемонстрировал свое презрительное отношение к императору, отказавшись присутствовать на похоронах Поп-пеи. Начиная с этого дня, Нерон ждал лишь малейшего повода, ничтожного, пусть даже самого вздорного предлога, который бы позволил ему устранить сего достойного представителя римской аристократии. Вскоре императору представилась долгожданная возможность воплотить мечту в жизнь.
В начале 66 г. н. э. зять Тигеллина по имени Коссуциан Капитон выдвинул против Тразеи обвинение, заявив о недостаточной верности императору: Тразея уклонился от принесения в начале года торжественной присяги на верность указам Нерона. Втайне же Капитон уже давно невзлюбил Тразею: сенатор некогда помог делегации из римской провинции Киликия, наместником которой в то время был Капитон, выдвинуть против него обвинения в лихоимстве, что в результате привело к отстранению наместника от власти. Суд над Тразеей начался в мае. При виде сотен воинов, охранявших подступы к зданию Сената, судам и близлежащим храмам, становилось очевидно, что на карту поставлена отнюдь не только судьба Тразеи. На самом деле в битве собирались сойтись две враждующие фракции: приверженцы императора, его друзья и подобострастные сенаторы с одной стороны, а с другой — аристократия, представлявшая собой становой хребет Сената, желавшая вернуть власть в свои руки. В результате этой тайной вражды между императором и Сенатом снова образовалась пропасть. Впрочем, как обычно, победитель в этой войне был только один. После оглашения ряда вздорных обвинений Тразея был признан виновным и предпочел свести счеты с жизнью, совершив самоубийство. Битва против лихоимства и деспотии, сражение за честь, достоинство и властные функции Сената были проиграны.
Однако простой народ Рима, казалось, оставался совершенно равнодушен к развернувшейся борьбе. Внимание простолюдинов от позорного судилища над Тразеей отвлекло событие, которое Нерон специально подгадал под начало процесса: коронация армянского царя Тиридата. Было устроено пышное празднество, посвященное установлению мира на восточной границе Римской империи, где находилось враждебное Риму Парфянское царство. Тири-дата посадили на престол Армении, которая располагалась между Парфией и Римской империей. Выдающимся римским военачальником, усилиями которого на границе воцарился мир, был Гней Домиций Корбуло. Однако на торжественную церемонию его не пригласили, и он остался на востоке.
На организацию пышного приема армянского царя денег не экономили. Содержание Тиридата, каравана с его родственниками, слугами и конного отряда числом в три тысячи человек, которые после девятимесячного путешествия наконец прибыли в Рим, ежедневно обходилось городу в восемьсот тысяч сестерциев. Ко дню приезда царя и свиты Рим украсили гирляндами, пестрыми знаменами и фонарями, покрытыми орнаментом; преторианцы, охранявшие дороги, были закованы в парадные доспехи, а горожане, тысячами устремившиеся на Форум и наводнившие улицы и даже крыши, чтобы хоть одним глазком увидать пышное действо, нарядились в лучшие одежды.
Коронация должна была состояться в театре Помпея Великого, внутреннюю часть которого к знаменательному событию покрыли сусальным золотом. На подмостках, где Тиридату предстояло встать перед Нероном на колени, поставили матерчатый навес для защиты участников действа от палящего солнца, а на ткани было вышито изображение Нерона, правящего колесницей в окружении богов. Когда Тиридат сравнил Нерона с одним из богов Востока Митрой, плененные зрелищем сенаторы пришли в смятение. Слишком уж омерзителен был контраст между судом и самоубийствами достойнейших сенаторов и напыщенным славословием и показной покорностью иноземного царя, за которого Нерон не нес никакой ответственности. Неужели дела в Римской империи могли пойти еще хуже? Конечно.
Общие затраты на строительство Золотого дворца, проведение вторых Нероний, похороны Поппеи и вот теперь на прием Тиридата привели к тому, что экономическая система Римской империи стала выходить из-под контроля. Чтобы избежать финансового краха, была проведена девальвация, а в 66 и 67 гг. н. э. Нерон пошел на более суровые меры. К тому времени Нерон начал опасаться, что аристократы, прельщенные его богатством, могут на него покуситься. Император полагал, что его усадьбы, дворцы и прочие владения служили доказательством его высокого положения в государстве, поэтому в богатых людях Нерон в первую очередь видел соперников, способных бросить ему вызов . Теперь же он стал их убивать, желая присвоить себе их состояния. Казалось, продолжается террор, развернувшийся годом раньше, однако теперь, в отличие от предыдущего раза, когда был раскрыт заговор, Нерон не стал даже думать о поисках оправданий новым преследованиям.
Орудием, с помощью которого проводилась новая чистка, опять стал Тигеллин. Процедура устранения неугодного была простой. Аристократа, чье богатство привлекало внимание императора, ложно обвиняли в измене: всегда можно было отыскать раба, приятеля будущей жертвы, подобострастного сенатора или же гражданина из сословия всадников, желавших либо снискать расположение Нерона, либо устранить соперника, либо свести старые счеты. Именно такие люди составляли доносы. Доносов было много, и обвинения отличались разнообразием. Кассий Лонгин был обвинен в почитании своего предка Кассия, убийцы Юлия Цезаря, являвшегося основателем династии Юлиев-Клавдиев, Луцию Юнию Силану Торквату вменили в вину то, что он слугам и рабам присваивает звания и раздает должности, названия которых совпадают с теми, что существовали при императорском дворе, и поэтому якобы мнит себя императором; других же обвиняли в кровосмешении, колдовстве и встречах с астрологами, у которых осужденные пытались узнать, когда умрет Нерон. Как утверждает Тацит, все эти обвинения были ложью.
Очень часто обвиненные совершали мужественный поступок и сводили счеты с жизнью, отписав большую часть своего имущества императору, чтобы защитить ближайших родственников — то малое, что осталось от их семей. Если же несчастный отказывался подписать завещание, как это было в случае Антея Руфа, Тигеллин приводил с собой адвоката или же свидетеля, и, прежде чем обвиненный умирал, завещание все равно составлялось либо в пользу императора, либо в пользу самого Тигеллина. Многие приняли смерть именно так, тогда как другим удалось ее избежать, «купив у Тигеллина жизнь».
По мере того как число злодеяний и убийств множилось, многие люди, стоявшие на социальной лестнице несколько ниже элитарной аристократической прослойки — родственники, товарищи, единомышленники, друзья и иждивенцы тех, кто был связан с подвергавшимися преследованиям сенаторами и гражданами из сословия всадников, — теперь тоже стали врагами Нерона. Простой народ Рима продолжал любить императора, восхищаясь роскошными празднествами, которые он устраивал. Представители же более знатных сословий смотрели на происходящее несколько иначе. Теперь они видели, что их обокрали, многих лишили наследства, а перспективы карьерного роста и достижения высокого положения в римском обществе становятся все более и более эфемерными. Ежели они испытывали необходимость в иных свидетельствах обнищания, им было достаточно взглянуть на храмы в Риме и остальной Италии. Храмы стояли разграбленными, а статуи, сокровища и святыни, накопленные за славные века республики, были
