Потом объявили, что папа - лучший печник в селении, и мальчик осваивал подле него технологию кладки.
Наконец, отец взял руку сына:
- Хватит болтаться в тайге, волки съедят, - и пошли мужики "сдаваться" в школу на год раньше положенного срока.
Первый класс - балансировка между желанием убежать и ремнём, "воспитателем", висевшим в сенях.
Со стен на него смотрели лики, взрослые им поклонялись и учили тому же детей. Дома - Иисус Христос с лампадой, украшенный, вышитым мамой, полотенцем, в школе - вожди в рамках.
На уроках зубрили строфы про Ленина и Сталина, дома отец велел учить псалмы, платил по десять копеек за каждый набор непонятных слов и предложений. И стихи, и псалмы Пётр запоминал мгновенно, повторял вслух, и на следующий день они выветривались из головы. Учительница этого не заметила, а отец вздохнул:
- Видно, не получиться из тебя попа.
Церкви в селении не было, "попа" сын встречал у Пушкина: "Жил-был поп, Толоконный лоб".
Ещё читал: "Снесла курочка яичко...", но курочки не видел, в посёлке не держали птицу, слишком холодными были зимы.
Про яблони и наливные яблочки, тоже, узнал из сказок, ссыльные не сажали деревьев, надеялись освободиться раньше, нежели сады начнут плодоносить.
К выученному псалму, родители, непонятно по какой причине, приравняли ведро воды, которое нужно было принести из Иртыша, километр вниз с пустым ведром и вверх - с полным. Рассчитывались честно: десять копеек. Мальчик ни разу не попросил денег на леску для рыбалки, покупал сам.
После появления маленького братика, состоялось путешествие, отпечатавшееся в памяти, как сильный ожёг на теле.
Глава семьи организовал поездку на пароходе в Тобольск, крестить младших детей.
Там папа угостил ребят стаканчиком мороженого, первым в жизни, и стаканчик этот затмил полностью церковное таинство. У Петра, как у отца, в потайном кармане деньги, честно заработанные за псалмы и доставку воды, а в голове единственная мысль: "Попробовать ещё раз лакомство".
Мальчик запомнил место, где торговала толстая тётка с лотком. Вечером, на пристани, отец приказал спать до прихода утреннего парохода. Пётр подождал, пока все заснут, тихо сполз со скамейки и побежал искать толстуху с мороженым, думал, она там круглые сутки стоит. Не нашёл. Посмотрел на другой улице, побежал на третью, заблудился. Мечется по городу, прячется в кустах, спросить боится. Жизнь среди ссыльных выучила его остерегаться людей не меньше зверей в тайге. Обегал весь Тобольск, к реке выходил несколько раз, там - сараи покосившиеся, а пристани нет. Испугался, что без него уйдёт пароход, слёзы в глазах. Притаился за пустой бочкой на берегу, видит, мужик сидит на ящике, злой, матерится. Бросил недокуренную папиросу и пошёл куда-то. Мальчик подобрал, хотел затянуться, но папироса погасла. Река - чёрная, холодно, темно, неужели не увидит больше мать с отцом? Выругался, как мужик, топнул ногой, бросил, с силой, окурок на землю, и пошёл в ту сторону, куда направился грубый человек, вышел к пристани. Раннее утро, плюхнулся без сил на скамейку, отец открыл глаза:
- Чего не спишь?
- Только что проснулся.
Этой ночью Пётр понял, что значит остаться без родителей.
Ему шёл десятый год, когда мать с отцом обсуждали за столом серьёзный вопрос: корова их, Люся, крупнее быка, по этой причине телёнка и молока у них не будет.
Не мальчика это дело: задумываться, какая тут связь, и почему было в корове молоко раньше. Проблема родителей ни в какое сравнение не шла с главным событием года: в избе над столом, повесили большую чёрную тарелку, в ней жили голос и музыка. Вставал Пётр коленками на стол, рассматривал "чудо", спрашивал о нём в школе, набрал литературы из библиотеки, хотел понять откуда берутся звуки. Так определился он со следующей игрой: сделать самому "чёрную тарелку".
Отца же габариты быка и коровы волновали сильнее, чем радио. Он продолжал размышлять вслух, вести ли корову в село Мюнхен, до него - десять километров или в село Страсбург, оно ближе, но за речкой, мелким притоком Иртыша. В старых немецких поселениях, названных в честь городов Германии, держали крупных быков. Люди там были свободными, так считали родители, потому что в лавках продавалась водка, запрещённая для ссыльных.
Решение приняли в пользу Мюнхена, чтобы не переводить корову осенью через реку. Отец был, едва ли не самым здоровым мужиком в селении, но имел физический недостаток: одна нога короче другой, по реке вброд идти сложно, а бегать у него, вообще, не получалось.
Учитывая крупные габариты и не простой норов коровы, привязали к рогам длинную, толстую, как канат, верёвку и повели кормилицу по лесной тропе.
Люся неожиданно рванула в лес, отец упал, велел сыну догнать. Пётр побежал, схватил конец каната, и корова потащила мальчика по кочкам и пенькам. Он привязь из рук не выпускает, Люся остановилась, Пётр изловчился и закрутил конец верёвки вокруг пня. Подоспел отец, срубил молодое дерево, (топор он всегда носил за поясом), сделал длинную дубину, огрел ею строптивицу по заду и привязал канат к середине бревна, оно застревало между деревьев, когда корова пыталась убежать. В конце пути случилось разочарование: Люся не подпустила к себе быка. Пришли раньше положенного срока.
На второй поход отец не отважился.
Через неделю, посоветовавшись с мужиками, завёл Люсю на холм и привязал между берёзами, стоявшим неподалёку друг от друга. С высокой стороны холма поставили местного быка. Первая попытка оказалась неудачной. Мужики подкладывали под ноги "производителя" брёвна и доски до тех пор, пока не добились успеха.
На шоу, как назвали бы действо теперь, собралось пол села. Зрители помогали советом. Пётр, как важное лицо, ибо Люся принадлежала его семье, находился в первых рядах и свысока поглядывал на товарищей.
В совокуплении животных, которое происходит часто перед глазами деревенского ребёнка, ничего особенного он не видел, необыкновенное было в том, чтобы достать детали к собственной "тарелке-радио".
Следующим летом родители отдали сына в подпаски, надеялись занять делом во время каникул. Пастух оказался удивительным для своей профессии человеком: имел одну только ногу, таким вернулся с войны. Стадо паслось в лесу, бегал мальчишка весь день, собирая заблудившихся коров. В благодарность полупьяный "шеф" на пеньке, костыли рядом, и фляга с брагой тут же, заправлял махорку в "козью ножку", сделанную из мятой газеты, и давал помощнику закурить. Пётр почувствовал себя настоящим мужиком.
Мама, приготовив к стирке рубашку старшего сына, говорит отцу:
-
