- Используя силу Пушистых богов, я передам тебе их благословление, - очень серьезно сказала Котожрица. – Благородную сонливость. А теперь сосредоточься на своих любимых, а я напою тебя из кубка дремоты.
Аркас представил мать и Ольгу. Вместе. Как они сидят за столиком летнего кафе. Светит солнце. Официант только что принес два апельсиновых фреша. Они разговаривают о чем-то, прыскают журчащим смехом, словно рассыпая хрусталь. Как это умеют женщины. Они сегодня собираются пойти в кино и по магазинам. А он будет их шофером, притворно вздыхающий, но довольный, что все хорошо, что они вместе, и это время великого счастья закончиться нескоро. Может быть, никогда.
Котожрица массировала его голову странно покалывающими пальцами, что-то мурлыкая. Никасу показалось, что в него действительно вливается баюкающая сила. А потом его рук коснулись мокрые носы. Они благосклонно обнюхали его. Кто-то свалился справа у плеча и принялся урчать, вылизываясь перед сном. Руки стали ватными. Другой призрак улегся в ногах, удобно положив подбородок на человеческое колено. Ноги онемели. Третий устроился на груди и дыхание Никаса замедлилось. Стало глубоким и спокойным.
Затем Котожрица поцеловала его в лоб.
Никас захлопнул дверь кабриолета, снял с себя пиджак, оставшись только в легкой кремовой рубашке, и закинул его на заднее сиденье. Он полной грудью вдохнул нагретый, но еще свежий воздух поздней весны. А потом пошел по красиво выложенной тропинке в сторону кафе. Он с удовольствием разглядывал аккуратно подстриженные кусты, в которых шмыгали разноцветные птички. Декоративные статуи из железных прутьев. Флажки с забавными картинками.
Где-то шумел искусственный водопад. Жужжали шмели. Хлопали теннисные ракетки. Играла музыка, тихая настолько, чтобы не выбиваться из гармонии фоновых звуков.
Аркас медленно, предвкушая встречу, обошел белое с зеленым, здание кафе и вышел на террасу. Он услышал голос матери, которая рассказывала что-то Ольге. У Никаса заколотилось сердце. Он не видел их столик из-за ажурных перегородок, но они находились буквально в десяти метрах. Что он скажет? Как начать эту безумную историю. И, главное, как закончить?
Мама, Оля, простите. Я никогда не вернусь. Я спасаю человечество от негатива. Может на стол забраться, чтоб повнушительнее? А может соврать что-то? Но что? Куда я мог уехать, так, чтоб ни одной весточки? Что я за сын? И друг.
Нет. Как ни безумно это звучит, но я должен сказать правду. Что я попал в место, - он прошел еще одну перегородку, - особое место, из которого не возвращаются. И что там я обрел цель, - еще перегородка, - особую цель, от которой нельзя отказываться. Не печальтесь обо мне, - да сколько же их?! – ведь я делаю это, потому что люблю. Вас. Всех.
- Привет ма... – Никас застыл.
Он мгновенно превратился в собственную восковую фигуру.
- Привет, мой медовый пряничек, - улыбнулась Максиме. – Садись, я уже сделала заказ. Все как ты любишь: огромная чашка сопливого благородства. Я попросила официанта навтыкать побольше соломинок, чтоб ты мог втягивать его в себя как можно быстрее.
Никас молчал, не двигаясь с места.
- Что? - Максиме поправила ворот изящной алой блузки. Та уже отсырела в области груди и покрылась черными пятнами. – Ты сам пришел.
- Нет, - каркнул Никас. – Не может быть.
- Я сама немного озадачена, - женщина выпятила нижнюю губу. – По-моему мы уже все сказали друг другу. Или ты хотел просто напоить меня и развести на быстрячок в кустах? Я видела здесь беседку в глубине черемуховой рощи. Можем пойти туда. Да садись же ты!
Никас не сел, а рухнул на стул.
- Я ведь хотел увидеть мать, - проговорил он тоскливо.
Потом подался вперед и сложил руки на столешнице.
- Похоже, что нет, - Максиме потрогала живые цветы в вазе.
Они отшатнулись от нее, словно действительно были живыми.
Подняв ожесточившийся взгляд, Аркас глядел, как она достает булочку из корзинки, и нюхает, словно пробку от бутылки с дорогим вином.
- Я любила запахи еды, - сказала она с улыбкой. – Могла ничего не есть днями и не страдать от этого, но запах свежего хлеба сводил меня с ума. Муку привозили не часто. Иногда мы грызли сухари неделями. Мне-то ничего, но раненые не могли их раскусить. Приходилось давать им кашу из дробленого хлеба в воде. Но никто не жаловался. Все знали, что в других местах, ближе к фронту еще хуже. Гораздо. Там за эту кашу могли отдать отцовские часы с руки.
- Что это за война? – спросил Никас. – Из какого ты вообще времени?
- Для тебя я в любом случае гость из недалекого прошлого, - булочка была разломлена. – А война… Это была война нищих. Мой вертолет был единственным. Представляешь? Целая страна горит в гражданском конфликте, а раненых перевозит один-единственный вертолет. И тот подарен добрыми дяденьками из-за океана. Смешно. Эти дяденьки подарили его нам в обмен на ресурсы, которые выкачивали из наших земель. А наши лидеры еще и закупали у них оружие. Обе стороны. Это была война абсолютного, всепоглощающего безумия. В ней не было ничего человеческого, потому что воевали те, кому нечего терять, за крохи, не стоящие кровопролития. Ты когда-нибудь видел женщин, раздавленных траками гусеничной техники? А подростков, развешенных на деревьях, потому что они могли держать оружие? Детей, с болезненно раздувшимися животами, роющихся в мусоре, словно крысы. Их внутренности были закупорены пищевой пленкой, которая пахла чем-то съедобным. Они грызли даже консервные банки. Большинство умирало от кишечной непроходимости.
На стол, перед Аркасом, легло широкое блюдо с муляжом курицы, скрученной из жирных, грязных и пахучих целлофановых пакетов. Рядом улыбчивый официант поставил стакан, на треть полный грязной густой водой.
- Приятного аппетита, - пожелал он елейным голосом и удалился.
Аркас медленно смахнул тарелку и стакан на землю.
- И теперь ты перенесла привычную среду обитания сюда, - мрачно проговорил он.
Максиме хихикнула.
- Возможно. Об этом я не задумывалась. Считаешь, что я просто обставляю новое жилище по своему вкусу?
- Я думаю, что ты запуталась в своих целях, и уже не уверена в том, что мотивы твои достаточно серьезны.
Максиме положила половинки булочки на стол, вздохнула, и откинулась на спинку стула.
- Опять ты за свое. Какой-то психоаналитический блеф. Мой ум, несмотря ни на что, упорядочен. Я точно знаю, Никас, что люди не заслуживают страстей. Они используют их во зло
- Они… - Никас осекся. – Хорошо, давай не будем тратить время на бесполезные споры.
Максиме воспряла и повеселела.
- А чем тогда займемся?
Никас встал, поднял столик, сбрасывая все, что на нем
