Еще он так сказал королеве:
И сердца наши бились рядом,И в лесах мы сражались рядом,На постели одной спали рядом,Устав, обессилев в жестоком бою…И поняла тогда Мав, что такую преданность и любовь не разрушить ни лестью, ни подкупом. И задумала она иной план.
Когда Фердиад кончил песню об опасных делах, какие они свершали вместе с Кухулином, она, сделав вид, будто не слышала, что он только что говорил, обернулась к своим воинам и советникам и спокойно заметила:
— Пожалуй, теперь я готова поверить тому, что говорил о Фердиаде Кухулин.
— А что Кухулин говорил обо мне? — спросил Фердиад.
— Он сказал, что ты слишком опаслив и осторожен, чтобы выступить против него в поединке, — ответила Мав.
Фердиада охватил гнев, и он воскликнул:
— Не следовало Кухулину так говорить обо мне! Не мог он, положа руку на сердце, сказать, что хоть раз я был трусом или выказал недостаток храбрости в наших общих делах. Клянусь моим славным оружием, завтра же на рассвете я первый вызову его на бой, который мне так ненавистен!
И, не прибавив больше ни слова, Фердиад, печальный, вернулся в свою палатку.
В ту ночь не слышно было ни музыки, ни песен среди верных воинов Фердиада. Они видели, как вернулся с королевского пира их начальник и господин, и шепотом вели беседу, с тревогой вопрошая друг друга, что же будет. Они знали, что Фердиад искусен и неустрашим в бою, но они знали, что не менее искусен и столь же неустрашим Кухулин.
Как им было не знать, что, когда встречаются в честном поединке два таких бесстрашных героя, одному из них суждено погибнуть!
Фердиад отдыхал до рассвета, а потом велел запрячь колесницу — он хотел явиться на место поединка раньше Кухулина.
Возница вывел коней, запряг колесницу и вернулся в палатку к Фердиаду. Он попытался уговорить своего господина не идти в бой на Кухулина. Фердиад не скрыл от него, как тяжело ему выступать против своего побратима, но уж коли он дал слово королеве Мав, он его сдержит.
Лучше б он не давал ей слова!
Печаль и гнев не оставляли Фердиада при мысли об этом. Он пришел в палатку уладских воинов и, повысив голос, громко сказал, чтобы слышали все:
— Пусть лучше мне погибнуть от руки славного Кухулина, чем ему от меня! А если падет от моей руки Кухулин, не жить и королеве Мав и многим из ее славных воинов. Виною тому обещание, какое она вырвала у меня, когда я был пьян и весел у нее на пиру. Верьте мне!
Потом Фердиад взошел на колесницу и устремился к броду через реку на место поединка. Там он заставил возницу распрячь коней и, разобрав колесницу, велел поставить для себя шатер и накрыть его шкурами. Землю застлали пледами, набросали подушек, и Фердиад лег спать до прихода Кухулина.
А пока он спал, верный Кухулину Фергус тайно покинул палатку коннахтских воинов и отправился к Кухулину, чтобы сказать ему, с кем ему предстоит биться в грядущий день.
— Клянусь жизнью, — воскликнул Кухулин, услышав эту весть, — не такой разговор хотелось бы мне вести с моим другом и побратимом! Не из страха перед ним, но из любви и нежной привязанности. Но раз уж так случилось, лучше мне погибнуть от руки этого славного воина, чем ему от меня!
И Кухулин лег спать и спал долго. Не хотел он рано вставать, чтобы коннахтские воины не сказали, что ему не спится из-за страха перед Фердиадом. Солнце стояло уже высоко, когда он наконец поднялся на свою колесницу и поехал к броду через реку на место поединка.
Фердиад уже ждал его и, как только Кухулин сошел с колесницы, приветствовал своего друга.
— Ах, Фердиад, — горестно сказал ему в ответ Кухулин, — раньше я верил, что ты приветствуешь меня как друг. Но теперь этой веры больше нет! Как мог ты променять нашу дружбу на лживые обещания вероломной женщины?
Уязвленный упреками Кухулина, Фердиад воскликнул:
— Не слишком ли затянулся наш разговор? Пора вступить в беседу нашим копьям!
И вот, сблизившись, славные воины стали метать друг в друга легкие копья. Словно пчелы в ясный летний денек, летали между врагами острые дротики, и горело солнце на их крыльях — наконечниках.
Так бились они целый день, время от времени меняя оружие. Но и в защите, и в нападении их искусство было равно, и какое бы оружие они ни выбирали, ни разу оно не обагрилось их кровью. Когда же спустилась ночь, они решили, что на сегодня поединок закончен и пора отдохнуть.
Побросав оружие своим возницам, отважные воины кинулись друг другу на шею и трижды по-братски нежно расцеловались.
Потом возницы приготовили для них постели из свежего камыша, для каждого на своем берегу реки: для Фердиада — на южном, для Кухулина — на северном.
Из Ульстера прискакали гонцы и привезли Кухулину целебные травы и снадобья, чтобы поднять его силы и избавить от боли и усталости его натруженное тело. Кухулин разделил все травы и все лекарства поровну и отослал половину Фердиаду.
А коннахтские воины принесли из лагеря для Фердиада еду и питье. Фердиад разделил тоже все поровну и отослал половину Кухулину.
Ночь их кони провели в одном загоне, а возницы — вместе у одного костра.
Наутро, как только засветило солнце, бойцы снова встретились у брода. На этот раз они сражались на колесницах, пуская в ход тяжелые копья. Бой шел весь день, и каждый получил немало жестоких ударов, прежде чем настала ночь и они решили передохнуть. На этот раз оба были так тяжко изранены, что птицы могли влетать в их раны с одной стороны и вылетать с другой.
Но и эту ночь их кони провели в одном загоне, а возницы — вместе у одного костра.
Когда же наутро они встретились у брода, чтобы продолжать поединок, Кухулин увидел, что Фердиад уже не тот, что был прежде: и взгляд его стал мрачен, и не мог он уже прямо держаться, а шел сгорбившись, еле волоча ноги.
Великая печаль охватила Кухулина. Он перешел вброд реку и, приблизившись к Фердиаду, сказал ему:
— Друг мой, товарищ и побратим, вспомни,
