Войдя в просторную и наполненную светом кухню, я увидела, что отец в очередной раз решил встать за штурвал кулинарии, вооружившись лопаткой и миской, наполненной жидким тестом и в которой утопал половник. Приблизившись к нему, я обняла родителя за талию, прижавшись к его спине. Я всегда так делала с тех самых пор, как научилась ходить, и порой мне казалось, что и в сорок лет я буду начинать своё утро вот так. При условии, что я не выйду замуж и не съеду от родителей.
— Доброе утро, папочка, — негромко сказала я, вдыхая его аромат.
Каюсь — я была папиной дочкой. До мозга костей. Нет, маму я тоже бесконечно любила, но с отцом у нас была какая-то особая связь, которую иначе, кроме как мистической, назвать было сложно. Мы понимали друг друга с полувзгляда, и всегда поддерживали один другого, даже если это означало поссориться с мамой. И даже когда я, казалось бы, разочаровала семью, заявив, что танцы — не то, чем я дышала и хотела бы заниматься, папа, который был знаменитым танцором и тренером, не просто не отказался от меня, но и помог определиться с моими собственными мечтами. А ведь я была Данчук — в танцевальных кругах это была не просто фамилия, это был бренд, знак качества. Нашей семье было положено танцевать — это заложили в нас сами гены. Но, увы и ах — я делала это лишь ради развлечения и в качестве небольшой спортивной нагрузки. Это не было моим призванием. Видимо, какой-то ген во мне сломался.
Обернувшись, отец послал мне ласковую улыбку:
— Привет, Кнопка.
Заметили разницу? Раньше была Котёночком, а став старше, трансформировалась в Кнопку. Так, глядишь, к тридцати годам я могла бы стать, ну, не знаю, Императрицей, например. Мне нравился такой расклад.
— Клянусь, если бы я не была уверена в том, что ты — моя дочь, я бы закатила сцену ревности, — послышался голос мамы со стороны входа на кухню.
Обернувшись, я заметила, как она смотрит на нас, явно пытаясь выглядеть грозно, но не увидеть в её глазах улыбку мог только слепой. Мама часто говорила, что это вселенская несправедливость — вынашивать ребёнка девять месяцев, рожать несколько часов, чтобы потом дочь не отлипала от отца. Мне кажется, родители и Сашку решили завести лишь потому, что мама рассчитывала отыграться и сделать мелкого рабом своей любви. Собственно, так и вышло — Санечка был маленькой копией матушки. Только характером пошёл всё же в отца — такой же неугомонный и непоседливый. И постоянно танцующий. Серьезно — ему танцевальные гены передались, казалось, в двойном объеме, в качестве компенсации за меня. Всё свободное время младший Данчук проводил в танцевальной школе, которой, собственно, руководили мои родители. Любимый стиль мелкого был поппинг, если вам это о чём-то говорит.
Вообще, я слышала, что выделять любимчиков в семье неправильно, и была согласна с этим утверждением. Более того — я никогда не ощущала недостатка в любви ни от кого из своих родственников. А их у нас было ого-го как много, и по большей части все не родные. Глядя на своих родителей, я не могла сказать, что кого-то из них я люблю больше — для меня они в принципе были всегда одним целым. Всегда вместе, поддерживающие друг друга, и бесконечно любящие — такими они представали в моих глазах. Но папа — это ведь…папа. Мама как-то раз сказала, что мы полюбили друг друга с первого взгляда, и у меня не было ни единого повода сомневаться в её словах.
— Девочка моя, ты же знаешь, что в моей жизни есть всего три женщины, — отозвался папа с лукавой улыбкой.
— Три?! — воскликнули мы с мамой в один голос и она добавила:
— Данчук, ты не охренел ли часом? Такими цифрами кидаться? Завещание уже написал?
Отец закатил глаза, прежде чем ответить, подняв одну руку вверх:
— Смотри сама. Ты, — с этими словами он загнул один палец, — Нюта, — прозвучало моё имя и загнулся второй палец, — Моя мама, — третий палец отправился за своими собратьями в согнутое положение.
— Оу… — выдохнула мама, задумавшись, а после махнула рукой, — Ладно, живи пока.
— Вот уж спасибо за разрешение, — хмыкнул отец, ставя на стол блюдо, на котором ароматной горской возвышались блинчики, — Где мой юный танцор? — поинтересовался он, хмурясь.
— Я тут!
В кухню практически влетел долговязый рыжий волчок по имени Саша. Обняв маму и звонко чмокнув её в щеку, он дал «пять» отцу, прежде чем сесть за стол. От плохого настроения у него не осталось ни следа. А что я вам говорила — переходный возраст. Гормоны творят с подростками, что хотят.
— Налегай на завтрак, чемпион, — посоветовал отец, взъерошивая медные вихры Саши, — Отвезу тебя на твою линейку. А после — в зал. У тебя же сегодня уроков нет?
Мелкий с самым довольным видом покачал головой, вгрызаясь в блинчик. Я в очередной раз позавидовала белой завистью — мне, судя по расписанию, предстояло отучиться полноценный день, и закончиться занятия грозили ближе к четырём часам. Одним словом — мрак.
Мама нахмурилась:
— Вы не рановато тренировки то начинаете? Мы только вернулись, ребёнку отдохнуть надо.
Но «ребёнок», судя по всему, так не считал. Покачав головой, он заявил:
— Мам, первые соревнования уже через месяц! Если я пролечу — это будет провал, фиаско, караул, катастрофа!
Мама засмеялась и поспешила прервать этот поток сознания:
— Хорошо, я поняла. Но всё же — постарайтесь не налегать на тренировки. Не в ущерб школе. Ты понял меня, Данчук? — бросила она грозный взгляд в сторону отца.
Тот сделал вид, что испугался этого жеста и поспешил кивнуть:
— Конечно. Гранит науки — превыше всего.
Однако, по тому, с каким видом мужчины нашей семьи переглянулись, я могла сделать вывод, что имели они в виду и школу, и уроки, и прочие прелести. Танцоры, что с них взять? Фанатики.
Мой телефон завибрировал, сообщая о входящем смс. Быстро его прочитав, я поднялась на ноги:
— Настя приехала за мной. Увидимся.
— Веди себя прилично, — насупился папа, — Разбей в первый же день окно в столовой, или нахами преподавателю. Заставь семью тобой гордиться!
Я только закатила глаза, напоминая себе, что мой отец — взрослый человек, а не подросток, примеривший на себя его оболочку. Чмокнув обоих родителей и потрепав по макушке Сашу, я, прихватив сумку, поспешила выскочить из дома.
На подъездной дорожке
