Телефон в кармане халата завибрировал, и, посмотрев на экран, я увидела незнакомый номер. Неожиданно для себя я решила ответить.
- Алло.
- Саш... Это Дима, - услышала я сдавленный голос Пешкова в трубке.
Я молчала.
- Саш, с тобой все в порядке? Почему ты не отвечала? Я чуть с ума не сошел. Я вернулся туда буквально минут через двадцать, с подмогой. Там никого не было: ни тебя, ни их.
- За это время они могли меня десять раз изнасиловать, - с тихой злобой ответила я.
- Саш, прости, прости, пожалуйста. Я струсил. Но я подумал, что это шанс позвать кого-то на помощь... Как ты? Что в итоге произошло?
- Да какая тебе разница?! - взорвалась я. - Ты бросил меня! Бросил одну, чтобы спасти свою задницу! А теперь тебе интересно, как я?! Я ненавижу тебя, ты ничтожество!
- Да, ты права, я ничтожество, мне нет оправдания. Если бы я мог вернуть время назад, я бы так ни за что не поступил. Умоляю, скажи, что с тобой все в порядке, скажи, что тебе удалось убежать.
- Иди к черту! Не звони мне больше никогда! Забудь, как меня зовут! Меня тошнит от одного твоего голоса! - я в ярости отбросила телефон в сторону и вытерла слезы.
Обида вышла наружу, я не могла с ней справиться. Я чувствовала себя преданной и униженной вдвойне. Сначала Пешков, потом отец. Всего за один день два главных мужчины в моей жизни стали мне противны. Оба предали меня. Оба бросили.
Вся былая привлекательность Пешкова испарилась, и я осознала, каким жалким, малодушным и трусливым он был. Не только вчера, все это время. Он был не достоин всех тех чувств, которые я испытывала к нему. Как же сильно я заблуждалась. Наконец, я почувствовала себя свободной. Пелена спала с моих глаз.
Видимо, своими криками на Пешкова я разбудила маму. Она вошла на кухню, бледная и уставшая.
- Что такое, Сашенька? С кем ты говорила? - участливо поинтересовалась она.
- С Димой.
- Вы так и не помирились?
Я раньше рассказывала маме про Диму, про то, что между нами нет определенности, про Яну, про фотографии с вписки у Шарова.
- Нет. И не помиримся.
Мама ласково потрепала меня по щеке, а потом прижала к себе. В ее объятьях мне стало чуть легче. Приятно было знать, что на земле есть человек, который любит, поддерживает меня и никогда-никогда не бросит. В этом я была уверена.
В квартире было полно папиных вещей. Мама сказала, что он заберет их на неделе, когда нас не будет дома. Она сначала хотела собрать их для него, но я ее одернула, сказав, что он ей больше не муж, и пусть собирает свои вещи сам. Она согласилась.
Все воскресенье мы провели с мамой дома. Мы обе старались больше не плакать, но я видела, что маме это дается с трудом. Она была опустошенной и потерянной.
Вечером позвонила бабушка Люда, папина мама, и они долго разговаривали. Как ни странно, но бабушка Люда была на маминой стороне, она жалела ее, говорила слова поддержки и обещала, что никогда в жизни не примет папину новую женщину. Правда, женщину бабушка называла исключительно неприличным словом на букву "Б". Она так громко возмущалась, что я слышала практически каждое ее слово.
Затем мама позвонила своей маме, бабушке Нине, и все рассказала. Я видела, с каким трудом ей дается каждое слово, но она мужественно довела разговор до конца. После всех этих неприятных диалогов мама совсем обессилела, и я предложила ей взять больничный, чтобы не ходить на работу. Мама отказалась, объяснив, что работа отвлечет ее от неприятных мыслей.
Лично мне идти завтра в школу совсем не хотелось. Я мечтала залезть под одеяло и больше никогда оттуда не вылезать. Но потом я вспомнила, что нужно будет продержаться лишь одну неделю, ведь впереди каникулы, и решила сделать последний рывок.
В понедельник я встала пораньше. Мое состояние было далеко от нормального, но я сделала над собой усилие и постаралась привести себя человеческий вид. Никогда бы не подумала, что мытье головы и нанесение макияжа могут быть столь мучительными. На душе было так погано, что выглядеть нормально казалось ужасным лицемерием.
Я тщательно расчесала пшеничные волосы и убрала их в высокий хвост, надела белый свитер и зауженные брюки. По моему виду совсем нельзя было сказать, что последние два дня я пребывала в аду.
Антон и Ада, едва завидев меня вдалеке, сорвались ко мне:
- Ты в порядке?
Я была уверена, что после разговора со мной Ада позвонила Антону и рассказала про нападение. Я не была против, у меня не было от него секретов. Но они знали только про первую половину моих несчастий. Как рассказать им про вторую, я не знала и пока не торопилась.
Ада внимательно рассматривала меня, а Булаткин стиснул в крепких объятьях:
- Алферова, я буду провожать тебя до дома каждый вечер!
- Этого не требуется, Антон, - произнесла я с улыбкой.
- Не обсуждается!
Я пыталась отговорить Булаткина от этой меры, но он стоял на своем.
После четвертого урока мы пошли в столовую, и едва я успела поставить поднос с едой на стол, как за спиной раздался голос Пешкова.
- Саш! - он направился ко мне, намереваясь сесть за мой стол.
- Отвали! - огрызнулась я. - Я уже все сказала тебе по телефону!
- Саш, нам надо поговорить, пожалуйста! Я чувствую себя полным придурком! - в его голосе слышалась мольба.
- Потому что ты и есть придурок, Пешков! - ядовито осадила внезапно появившаяся рядом Ада.
- Саш, пожалуйста, выслушай меня, - проговорил он, чуть не плача и не обращая на мою подругу внимания.
Боковым зрением я заметила, что на нас начинают пялиться. Я выдохнула и постаралась как можно спокойнее донести свою мысль:
- Нам не о чем разговаривать. Мне не нужны твои извинения. Просто оставь меня в покое. Это лучшее, что ты можешь сделать.
Дима выглядел болезненно: весь бледный и какой-то жалкий. Но омерзение, которое я чувствовала, при виде его возрастало в сто крат. Перед глазами всплывало выражение его лица перед тем, как он трусливо сбежал.
- Саш, я готов сделать все, что угодно, лишь бы ты... - начал Пешков и попытался положить свою руку поверх моей.
Едва я успела это понять, как Пешков рывком запрокинулся назад. Я удивленно повернула голову и увидела Булаткина, который
