— Кузнецова.
— А сколько же тебе лет, Диана Кузнецова?
— Почти тринадцать, — буркнула я. Достал уже своими тупыми вопросами, не мог в карточку заглянуть?
— А почему почти, это как? — удивился беспамятный лекарь.
Как-как! Кверху каком! Задрал уже, старый пердун.
— Тринадцать лет мне исполнится тринадцатого мая, — с трудом скрываю раздражение.
— Правда? Диана, ну тогда с днём рождения тебя! — торжественно произнёс чокнутый доктор, а я вытаращила на него глаза.
— Чего ты испугалась? Ты просто приболела и долго спала, а проснулась прямо в свой день рождения.
— А к-какое сегодня число? Хотите сказать, тринадцатое? — Врач кивнул. — А когда всё случилось? — я с ужасом и недоверием смотрю на него.
— А что случилось? — насторожился Павел Семёнович.
Он разве не знает? Как такое может быть? Я прикрыла глаза — не могу на него смотреть, если он знает. Или это я не должна знать? А ведь я могла бы и ничего не узнать, если бы не очнулась, когда меня… Господи, какой кошмар! Или если бы я не проснулась во время разговора бабки с полковником. А теперь как я должна себя вести? Ну уж нет, я не смогу пересказывать даже те крохи, которые всплывают в памяти — это слишком отвратительно. Да как вообще можно об этом говорить? А Шерхан — вдруг он узнает? И что будет, если узнает? Как же мне теперь…
— Диана, о чём ты задумалась? — доктор выглядит обеспокоенным. — Ты помнишь, что с тобой произошло?
— Я не знаю, я пришла домой к тётке, и там был Артур, и его друзья, и… и всё.
— Артур это кто?
Чмо в пальто! От нахлынувшего отвращения у меня даже голова разболелась.
— Это сын моей тётки, — постаралась я произнести как можно безразличнее.
— Ага, значит, Артур твой брат? — врач разговаривал со мной, как со скудоумной. Как же это бесит.
— Он мне не брат, — упрямо ответила я.
— Ну и ладно, — мягко согласился доктор. — Скажи, Диана, а почему тебе стало плохо?
— Не знаю, я разговаривала с Игорем, другом Артура, а потом всё. Я не помню.
— Может, ты что-то скушала?
— Нет, я совсем ничего не ела. Только сок пила.
— Вот и умничка, оказывается, ты всё прекрасно помнишь. Сок твой был испорченный и, выпитый на голодный желудок, дал такую реакцию. У тебя было сильнейшее отравление. Эти соки, деточка, вообще пить вредно. Поняла? — увещевал меня добрый, милый, брехливый дядюшка доктор.
И я кивнула. Конечно, я всё поняла — меня отравили, изнасиловали, чуть не убили, и во всём виноват сок. Что же тут непонятного?
Внутри меня пустота. Я прокрутила в голове все события и разговоры, и должна, наверное, что-то чувствовать — обиду, злость, страх, да хоть что-то. Но пусто, даже боли нет больше. Я лежу, смотрю в потолок и хлопаю глазами, как деревянная чурка. И ничего не хочу. А ведь у меня сегодня день рождения, и это должно быть радостным событием. Я пытаюсь вспомнить, как это — радоваться, что это за ощущение? Радость мне приносила мама, а ещё танцы, и мои друзья, и клубника, и мороженое… Но мамы больше нет и не будет никогда. Танцевать я не хочу — такое со мной впервые. И не хочу никого видеть и ничего не хочу есть. Значит, радость — это что-то точно не моё.
Дверь распахнулась и ворвалась Эльвира с ландышами в руках и вся в слезах. Святая невинность.
— Девочка моя, слава богу, ты пришла в себя, радость-то какая! — бабка бросилась меня обнимать, целовать, и поливать лживыми слезами. У неё радость, а я мечтаю, чтоб её здесь не было. — Дианочка, деточка, с днём рождения тебя, моя милая! Ты сейчас выздоровеешь, и мы купим тебе подарок — любой, какой ты захочешь!
И будет мне сразу радость и счастье. Тогда, пожалуй, оплатите киллера, который избавит мир от вашего внука и его друзей.
В палату вошёл полковник.
— Диана, здравствуй, с днём рождения тебя, девочка. Ты, главное, выздоравливай, а остальное всё у тебя будет, — и Полкан улыбнулся. Ох, ничего себе! Похоже, у него тоже радость. А я смотрела сквозь них и хотела тишины.
— Дианочка, когда тебя выпишут, ты будешь жить у нас, — «обрадовала» бабка.
— Почему? — равнодушно спросила я.
— Ну как же, тебе и в школу далеко ездить, и на танцы твои. Вот мы с Леонидом Петровичем и решили, что у нас тебе будет лучше. Ты рада?
Своевременное решение, однако. И как эта дура себе представляет мою радость? Мне разразиться заливистым весёлым смехом или в пляс пуститься?
— Мне всё равно, — сказала я чистую правду.
— Деточка, ну ты что, как неживая, у тебя же праздник сегодня. Тебя тут все искали, переживали, все о тебе спрашивают — и девочки твои, и мальчик с танцев, и твой руководитель. Директор твоей школы звонил из Москвы. Мы всех успокоили, объяснили, что с тобой всё в порядке. Тебя так все любят, Дианочка. И тётя Надя с дядей Эдиком тебе привет передают и Снежаночка, — распалялась бабка.
И как можно быть такой дурой?
— А Артурчик не передал мне привет? — недрогнувшим голосом поинтересовалась я.
— Так, ну всё, хватит, дай Диане отдохнуть, а то затараторила ей всю голову, — полковник быстро сориентировался и решил устранить свою болтливую бабу.
Потом приходили мои девчонки и Серёжа с Витьком. Они меня поздравляли, веселили, надарили кучу подарков и цветов. Мои друзья так искренне за меня переживали, а я с нетерпением ждала, когда они все исчезнут и оставят меня в тишине.
*****
Спустя три недели в моём эмоциональном состоянии ничего не изменилось. Учебный год я закончила успешно и теперь ездила в школу на летнюю отработку — занималась облагораживанием территории, помогала мыть парты, стены. Я готова была работать целыми днями, только бы не сидеть в бабкином доме. Шерхан ворчал постоянно, что чувствует себя рабовладельцем, что я сумасшедшая пчёлка, и что меня скоро ветром унесёт от физического истощения. А я просто пыталась заполнить пустоту усталостью.
Бабка с полковником сделали мне ко дню рождения королевский подарок — купили ноутбук, но я даже ни разу его не открыла. Шерхан подарил мне новый модный телефон, и я была ему благодарна, но осталась равнодушна к подарку. Сама я никому не звонила и лишь принимала входящие звонки и сообщения. Шерхан понимал, что со мной что-то не так, но расколоть меня ему не удалось. Да и я изо всех сил старалась не выглядеть горькой редькой, чтобы сильно не расстраивать своего, и без того обеспокоенного, директора.
Призналась во всём случившимся я только Дашке, предварительно взяв с неё клятву о неразглашении моей страшной тайны. Подруга сначала ревела, как белуга, оплакивая мою горькую судьбу и загубленную невинность. Потом она разрабатывала страшный план мести,
