В ответ тут же плеснуло нежностью. Материнский инстинкт в молодой женщине уже не спал беспробудно — всего лишь чутко дремал, дожидаясь того момента, когда можно будет развернуться в полную силу. И пусть он заставит ее думать не о провале, не о чужой непонятной реальности, а о возвращении. Триумфальном.
— А откуда ты знаешь? — высунула она нос из-под крыла.
— Привратник я, или даэйра огрызок? Рождение я вижу почти так же хорошо, как смерть, пускай и не вижу при этом ничьих судеб. А племянничек, несомненно, попросится в явь очень скоро.
— Значит, — она высунулась почти целиком, — это продлится совсем недолго?
Ее напряженный, взволнованно-вопросительный взгляд жег меня даже в полной тьме, она напоминала перетянутую тетиву лука, готовую вот-вот лопнуть.
— Не больше года, — кивнул я. — Что такое год для бессмертных?
Облегчение. Такое огромное, что казалось, будто даже воздух стал свежее. Я почти слышал, как с ее души скатывается тяжелый валун, а обреченность уходит. Она все еще нервничала и слегка боялась, но все-таки это было лучше, чем тоскливая безысходность.
Ради этого стоило немного соврать.
Несколько долей мгновения я колебался, пытался честно заглушить собственные желания… Но в конце концов плюнул на укоры совести. Наклонившись к ней, я развернул к себе мокрое от слез лицо и впился поцелуем в губы, вытягивая остатки неуверенности и страха. Я не думал, занесет ли меня за границу дозволенного, не пытался бороться с затопившими чувствами. Остановить бы время, растянуть хоть ненадолго…
Все когда-нибудь кончается. Кончился и поцелуй.
— Пойдем, — сестра сползла с моих колен, пытаясь призвать к порядку непослушное, обмякшее в моих объятиях тело. — Я хочу еще раз увидеть город.
Желание идущего на Ту сторону — закон, да я и не стал бы ей перечить. Почему бы не скоротать последние часы прогулкой? Мы не виделись два десятилетия. Будет о чем поговорить.
И мы шли по заснеженным улицам, еще носившим следы причиненных мной разрушений. Шли, скрытые мороком от чужих любопытных глаз. Она жалась ко мне под крылом, и нам обоим казалось, что время застыло. Мы вечно будем брести по улицам сквозь снегопад, и полдень никогда не наступит.
— Так тихо, — прошептала сестра, оглядывая темные дома, деревья в инеистых узорах, молчаливых прохожих. — Как будто неживые все.
— О твоем Посвящении было объявлено официально, — ответил я. — Ты все-таки дочь Владыки. Но давай об этом сегодня не будем? Лучше расскажи, как ты жила на Динтаре.
Она принялась рассказывать, негромко и сухо, как будто не о себе. Я слушал, не перебивая. Повзрослела моя девочка. Да, моя, как бы там ни было. Невозможно выбросить из памяти тот день, когда отец вложил мне в руки крохотный пищащий слепой комочек новой жизни. «Отвечаешь за нее головой» — непререкаемо заявил он.
И я отвечаю по сей день.
И отвечать буду.
И ее мохнатый супруг, которому так не хватает рядом старшей родни, тоже станет моимтарнэтри — существом, с которым меня связывает больше, чем долг ответственность за близкого родича. Позволь мне любить их обоих, всемогущее Колесо. Когда ты заберешь самое дорогое, что когда-либо было в моей жизни — а ты всегда забираешь, в этом нет никаких сомнений! — у меня останутся они двое.
Я верю в эту девочку. Верю в то, что ее сила еще заставит нас побороться со Смертью за право жить. Верю и в то, что она переиграет Судьбу — и ее поистине великолепное «Я хочу» однажды одолеет ненасытные жернова Колеса, и величайший из нас не станет выкупной жертвой.
Я Смертоносец. Привратник и странник мира мертвых. Но Жизнь я люблю больше. Она коротка в сравнении с Вечностью — и прекрасна.
— Пора возвращаться, сестренка. Пойдем.
…Илленн эль Шиар-ад'Дин ан'Трилори окончила первую часть своей жизни на холодных каменных плитах в полутемном зале Храма Душ, что скрывался среди ледяных скал необитаемых северных гор под Белой Крепостью. Ее тело покоилось в единственном луче неяркого зимнего света на руках неподвижно застывшего брата. А дух под его водительством уходил все дальше. На руках Отца Отцов, отбросив ненужные и бесполезные приличия, в голос рыдал Волк. Кто он теперь — муж? Вдовец? Или просто дурак беспросветный?
Прочие Хранители молчали.
Канон Равновесия. Непреложный закон Мироздания, по которому день сменяется ночью, порядок уступает место хаосу, а жизнь — смерти. Вечный танец, в котором сходятся два великих Начала, то скрещивая клинки противостояния, то сливаясь в страстных объятиях. Их вечное движение может заметить только тот, чей срок плотского бытия много дольше, чем человеческий, а зрячее сердце способно отрешиться от мирской суеты хоть на миг.
Загляни в себя. Что ты выберешь? Свет? Или Тьму? Испепелишь? Согреешь? Быть может, ослепишь? Или зародишь во мраке своего лона новую жизнь?
Соверши выбор — и ты никогда не сможешь предать его. Потому что иначе сгоришь в огне, который страшнее любого пожара и жарче солнца.
Не сделай выбора — и навсегда останься посередине, в сумеречных метаниях из стороны в сторону без уверенной опоры, как остаются большинство смертных во всех мирах.
Тьма — не всегда зло. Свет — частенько скрывает своим сиянием интриги и непотребство. Но только выбрав собственный путь, ты сохранишь Равновесие души и духа. Не бойся жертв, которые придется принести — они во благо. Не избегай трудностей — они закалят тебя. Шагни на Путь без страха. Расправь крылья.
И взлетай.
