Чудина, — предложила Победа. — Скажем, четвертое слово в тексте будет «победа». Например: «Пушкин очень любил победу под Полтавой», — или: «Анна Каренина одержала победу над моралью царизма».
— Ну давайте попробуем, — согласилась мать Простофила.
Сам же Простофил — подлец этакий — выслушал весь разговор за дверью, но с ходу не решил: стоит нагадить Аркадию или не стоит? Голова пэтэушника была еще занята проблемой, как закрутить до упора дело с библиотечными книгами к приезду Чищенного.
Сначала он надумал воровать формуляры на фамилию Чудин из-под носа зазевавшихся библиотекарей и на первой же попытке еле унес ноги и отбитые руки. Потом он пошел на почту, представился Ерофеем Юрьевичем Чищенным и попросил в связи с переездом отсылать корреспонденцию по другому адресу, кроме газет, но на него посмотрели с удивлением и сказали: «Сам садись вот сюда и отсылай куда хочешь». Тогда Простофил стащил у отца охапку книг и сдал в библиотеки якобы взамен утерянных, а на следующей охапке Простофила поймал отец, пересчитал книги и обещал каждый день за ними приглядывать. Ничего дальше Простофил, ослабленной от портвейна головой, придумать не сумел, хотя вот-вот должен был объявиться неугомонный Чищенный, который никак не соглашался надрать уши просто, но непременно норовил засадить обоих в тюрьму.
Выигрывая время, думая, что от раскаявшегося соучастника один вред и рано-поздно все само собой уляжется спокойно, Простофил решил изолировать Леню и науськал родную шпану.
Ночью бедный Леня, разгуливавший как американец, на исходе пятого часа по вашингтонскому времени — самого подходящего для прогулок! — был схвачен под руки угрюмыми юношами, которые сняли крышку канализационного люка и пинками загнали жертву науськиваний в шахту. Тут же люк задраили, и хоть тихо, но так, словно Леню хлопнули ладонями по ушам или он прыгнул на кусок жести. Он сразу попробовал приподнять крышку и спастись бегством, но слабые руки его только бестолково елозили по склизкому чугуну. Поплакав вволю и отчаявшись до смерти, Леня сполз вниз по лестнице в темень и в жижу по колено…
Вернувшись из отпуска, Ерофей Юрьевич нашел в почтовом ящике сто повторных открыток и чуть не откусил от них со злости, пока бежал к начальнику паспортного стола, как к главному путанику в этой истории. Но там его поджидала грустная новость: отдыхая в родной деревне, паспортный столоначальник принял мученическую смерть, превысив вечернюю дозу самогона. Ерофей Юрьевич — опять-таки бегом — собрался уж к Лене и встретил у дверей зареванную Антонину Поликарповну.
— Это что ж такое?! — закричал он, потрясая повторными открытками. — Вы же слово давали!
— Леня пропал, — сказала Антонина Поликарповна. — Я не знаю, что делать.
— Сбежал, мерзавец! Тюрьмы испугался!
— Пропал он, третий день как сквозь землю провалился.
— Нет, сбежал.
— Леня не такой, он бы мне сказал. Я вот и заявление написала на всесоюзный розыск.
Ерофей Юрьевич секунду колебался, не морочат ли ему голову неожиданным фокусом, но, увидев бумажку, сразу успокоился, так как крепко верил любой бумажке, даже лотерейным билетам и туалетным салфеткам, и поэтому спросил:
— А этот второй мерзавец что говорит?
— Да не знаю я, где он живет! Знала б, давно б убила! — сказала Антонина Поликарповна, заламывая одну руку, то есть горюя как бы вполовину с надеждой на лучшее.
— Фамилию знаете?
Заведующая пискнула.
— Тогда вперед! — сказал Ерофей Юрьевич. — В детской комнате нам помогут.
Действительно помогли, даже телефон дали. Ерофей Юрьевич сразу позвонил и родителям Простофила и Зиновию Афанасьевичу, собирая всех в свою квартиру, и стал топать ногой от нетерпения, пока Антонина Поликарповна расставалась с заявлением о пропаже сына…
Когда к Аркадию зашел отец и сказал: «Опять нам надо куда-то идти из-за твоего паспорта», — тот отдыхал от дневных утех. Дело в том, что даже первым секретарям иной раз тяжело и одиноко бороться с любовной манией подростков. И вот почему: Победа сумела в тот день увидеться с Аркадием под предлогом подачи документов в университет, сумела не только увидеться, но и на два часа в самом дальнем углу университетского парка превратить любовь из желаемо-реальной в реально-натуральную.
— Прощай, милый, — сказала Победа, заметив приближение райкомовского охранника. — Меня увозят с учебниками на дачу. И я знаю, что туда привезут Червивина обхаживать меня заново.
— Я тоже приеду, за тем же, — сказал Аркадий.
— Конечно, приезжай! Я позову всех по грибы и смоюсь, — обрадовалась Победа и убежала к охраннику благодушная, подпрыгивая на одной ножке.
И вот не успел Аркадий прийти домой и насладиться воспоминаниями дня, как опять надо тащиться на обсуждение чужих подлостей.
— Может, я лучше поучусь?
— Ну, ты возьми учебник с собой, — посоветовал отец.
Разговор-перебранка в квартире Чищенного выглядел абстракцией, потому что сюжет в нем отсутствовал, как неприемлемое условие для всех участников. Родители Простофила отказывались верить в содеянные грехи сына, Простофил строил такие рожи, будто он и при чем и ни при чем, Антонина Поликарповна плакала и требовала сына, Зиновий Афанасьевич откровенно скучал, глядя в окно, Аркадий же задумался о роли существительного в языке и походя сделал лингвистическое открытие, по его мнению. Он вдруг обнаружил, что в русском языке не только глаголы обозначают действие, но обозначают и существительные. Скажем, слово «дождь» — всегда действие. Нельзя же представить свершившийся дождь! — из дождя выйдет лужа в состоянии покоя. Или слово «пожар»— тоже хороший пример. Но вот существительное «шкаф» — всюду несет покой. А слово «снег»? Если сказать просто: «Снег», — и не поймешь, идет он или кончился и лежит в поле.
— Какое мнение пострадавшей стороны? — спросил Чищенный.
Но Аркадий слишком задумался, чтобы услышать вопрос.
— О чем задумался? — спросил Чищенный.
— Оказывается, есть три разновидности существительных: покоя, действия и двуличные, — ответил Аркадий, очнувшись.
— А насчет тюрьмы для двух проходимцев не подумал? — спросил Чищенный.
— Какая тюрьма! — сказал Аркадий. — Пусть Простофил и Леня идут работать, купят книги и вернут библиотекам.
— Обманут, — решил Чищенный. — Они врут всем на каждом шагу.
— Но вы же проконтролируете их по почтовым извещениям, — сказал Аркадий.
— Нет, это не наказание, а помилование. Работать они и в тюрьме могут.
— Помилуйте, Ерофей Юрьевич, но они же еще дети, — сказал отец Простофила.
— Не помилую, — ответил Чищенный.
— Так пожалейте, — сказала мать Простофила.
— Нет во мне к ворам жалости, — ответил Чищенный.
— Хоть снизойдите… — начал Зиновий Афанасьевич.
— Суд снизойдет, — ответил Чищенный…
И так битый час, пока Антонина Поликарповна не зарыдала в голос, требуя сына у Простофила.
— А я тут при чем? — спросил Простофил.
— Ты со своей шпаной, — рыдала заведующая.
— Он и здесь отличился! — сказал Ерофей Юрьевич.
— Я не мог отличиться, я — двоечник, — ответил Простофил.
— Где мой сын, дрянь ты эдакая? Куда его дел?
— Да ну вас на фиг, — сказал Простофил.
— Как ты себя ведешь? — спросил отец.
— Можно, я пойду домой? — спросил Аркадий.
