и радуясь за появившихся сирот. Дальше — назначить новых директоров и замов и всех пересажать с чистой совестью через два месяца. И так…
— Но ведь никто не пойдет на такую должность, — подыгрывал Аркадий. — Магазины останутся без руководства, растащат последнее.
— Объявить партийный набор!
— Коммунистов не хватит…
— На какое-то время хватит, а потом объявить комсомольский набор!
— Комсомольцев не хватит…
— На какое-то время хватит, а потом объявить пионерский набор!
— Мне иногда кажется, Макар Евграфович, что мы с вами одного возраста.
— Так оно и есть, — отвечал глубокий старик.
«Не совсем так, — думал Аркадий, — вы развлекаетесь мыслями, потому что в вашей жизни нет конкретики, а в моей есть. Значит, я старше».
А за окном вовсю увядала осень и дневной свет все глубже прятался от ночи. Аркадий продолжал добросовестно посещать службу, ища хоть какой-нибудь выход из должности рабочего по зданию, оказавшись на деле рабочим по заданию.
Однажды его вызвали на медкомиссию в военкомат, и по пути он встретил Антонину Поликарповну и Чищенного. Заведующая шла под руку с начальником и, поскольку вымахала ростом, шла рядом с Чищенным вприсядку. Но Аркадий не стал подходить и здороваться, потому что в институтском холле накануне прочитал, что в Северо-Кавказскую этнографическую экспедицию требуются лаборанты. Он уже записался в нее на зимний сезон и забыл про московскую жизнь.
А вечером, вернувшись из военкомата, где его в очередной раз признали годным к строевой, лег на кровать и загрустил о двух неизбежно потерянных годах жизни.
«Забуду все языки к чертовой матери! — выругался он. — Запомню только по-русски «слушаюсь» и «так точно». Буду, как собака, на команды реагировать».
И вот раздался стук не в стену, а в дверь: пришла Победа.
Она уже давно поняла, что если думать только о себе, то ничего путного из этого не выйдет, и два месяца думала об Аркадии, какой он хороший, но держалась в надежде, что хороший Аркадий первым объявится перед плохой Победой. Утром она подкараулила Макара Евграфовича у помойки и ласковыми словами выведала, где скрывается Аркадий. А после занятий, после библиотеки, в которой она никак не могла постичь, что скрывается за фразой «игнорировала специфику отношений собственности», потому что думала о другом, а не потому, что была дура, взяла и пришла, наплевав на девичью гордость.
— Зачем? — спросил Аркадий.
— Пришла ругаться, — ответила Победа.
— Только покороче, — попросил Аркадий.
— Ты голодный?
— Голодный.
— Что, — спросила Победа, — в доме ничего нет?
— Есть картошка у Макара Евграфовича, мне лень чистить.
— Горе луковое, ты когда-нибудь погибнешь в пустой квартире.
— Можно подумать, ты выживешь!
— Да, я почищу картошку, и мы выживем, только не сегодня.
— А когда?
— Когда приду с фартуком, — сказала Победа. — Завтра.
— С фартуком и с домработницей, — сказал Аркадий. — Ничего не выйдет, завтра я уеду в экспедицию изучать быт и нравы, прошлые и настоящие, кубанских народов.
— А почему я узнаю об этом последняя?
— Ты узнала первая.
Победа однажды отдыхала на Кубани, вспомнила, какие там девушки ядреные, и совсем расстроилась.
— Тогда пойдем в загс с утра, — сказала она.
— Тебе же отец не разрешает, — сказал Аркадий.
— Да, он говорит, что ты человек без будущего и совсем другого склада, что нищий должен остаться нищим, что система не прощает измены… В общем, такую ахинею несет. Но мне наплевать, пошли утром в загс.
— Нам еще нет восемнадцати.
— А я положу подушку на живот и скажу, что беременна.
— Мне сначала перевоспитать тебя надо так, чтобы потом не пришлось разводиться.
— Не надо меня перевоспитывать, я просто еще нелогична в своих поступках, потому что маленькая.
— Победа, если отсутствие у девушки логики — тоже своеобразная логика, то отсутствие мозговых извилин, к сожалению, — не своеобразные мозговые извилины.
— Я сейчас обижусь, — сказала Победа — И виноват в этой ссоре будешь ты, потому что ты меня обидел.
— Мне надо идти, — сказал Аркадий.
— Ну и катись! — сказала Победа — А куда?
— Грузить экспедиционную машину, которая ночью уедет.
— Я с тобой пойду, — решила Победа
— Только до остановки, — решил Аркадий.
— Ах, Аркадий, Аркадий, что же ты делаешь, негодник? — спросила Победа. — Червивин опять предложил мне руку, и Кустым Тракторович втирается к папе в доверие с очень серьезными намерениями, напевая народные песни в мое ухо…
— Вот пока меня не будет, ты и подумай, что мне делать, — посоветовал Аркадий. — Отвернись, я переоденусь.
— Чего я там не видела!
— Ничего ты еще не видела.
На улице им попался грустный и трезвый Леня.
— У меня тезка умер, — сказал он, чуть не плача
— Неужели прям лично взял и помер? — спросила Победа
— Неужели кого-нибудь другого не нашлось? — спросил Аркадий.
— Кто же теперь будет вместо тезки? — спросил Леня.
— Тот же самый, — ответил Аркадий, — только помоложе лет на десять.
— Тогда кто будет главный Дзержинский? — спросила Победа — Горячая голова? Или Холодные руки?..
Ну что за бес вселяется в юношей? Казалось бы, жили себе — не тужили и вдруг — мелькнула юбка, блеснули голые коленки, долетел запах маминых духов — и забыты мальчишеские забавы: укатился мяч в кусты, брошен кружок юного столяра и нет больше интереса валять дурака с утра до вечера в подворотне…
Допекла-таки Сени юного Трофима. Стали ему по ночам являться обнаженные девушки с назойливостью голодного комара, и, поскольку живьем юный Трофим голых девушек вблизи не видел, снились они какие-то странные: во сне вроде понятно, что девушка, а протрешь глаза и призадумаешься: она ли? Опять бросил Трофим домашние уроки и загрустил. А тут еще верткий Червивин мешал сдаться на милость Сени, появляясь то там, то сям, и погода испортилась, и до мая месяца стоило позабыть о прогулках в обнимку.
Сени же, словно почуяв физиологическое недомогание Трофима, посещала школу все реже и реже и проводила время неизвестно где и не сообщая как, лишив юношу даже робкой возможности схватить ее на перемене за руку. И хотя посторонние девушки давно строили ему глазки, подмигивали и показывали язык,
