Особый советник. "Афина" (СИ)

него осталось только три глаза вместо шести, и пять лап, вместо восьми. Из его брюха вытекала желто-зеленая липкая слизь. – Вот же живучая мразь! – прорычал один из солдат. – Монсон, у вас есть биохимические заряды для оружия? – Есть иммунноугнетающие, капсулы с катализатором пепсина и деинтерферон. А что? – Заряжайте первые, и стреляйте, – ответила я заряжая в свой трёхфазник прозрачный магазин с наполненными прозрачной жидкостью кассетами. – А что это? – кивнул Монсон на мой пистолет. – Бактериологическое оружие ускоренного действия, – ответила я. Первый лейтенант на миг остолбенел. – Оно же запрещно... – Против человека, – закончила я, и посмотрела на раненного паука. – Это уже не человек, Монсон. И никогда им не станет. Огонь! – Афина, но... – Я сказала: Огонь, лейтенант! – взбешенно проговорила я. – Вам хелицера стало жаль?! Выполняйте приказ! – Есть, – вынужденно повиновался Монсон, и скомандовал своим бойцам. – Заряжай иммунодефицитные патроны. Бойцы ССО немедленно выполнили команду. – Цельтесь по открытым ранам паука, – наставила я спецназ, прицелившись в хелицера из пистолета. Как только ССО дали залп. Я нажала на спусковую кнопку. Пистолет едва заметно качнулся моей руке. Раздался пронзительный визг паука. Монстр корчился на покрытом льдом полу. Скрёб лапами, щелкал жвалами и кричал. Кричал от боли, которую причиняли ему бактерии в заряде моего пистолета. Тварь кричала, ощущая, как одноразовый вирус пожирает её тело, отравляет кровь, и прекращает функции органов. Вообще на хелицеров такие заряды действуют слабо. Но лишь потому что у них слишком сильный иммунитет. Но даже иммунитет хелицера не в состоянии выстоять против нескольких иммунодефицитных зарядов, пронзивших его тело. А после этого органическая часть монстра невероятно уязвима для многих заболеваний. И особенно для боевых вирусов, с высокой фертильностью. Мы молча наблюдали, как тварь сдавленно визжала и дёргалась в агонических судорогах. Феи и многие гражданские отвернулись. Я же смотрела скорее с мрачным удовлетворением. Пусть меня судит хоть весь мир, но антимодов я искренне ненавижу. Сочувствую неймодам, которые в них превратились и их близким. Но оставляю за собой право ненавидеть чудищ, в которых они превращаются. Ненасытные. Злобные. Кровожадные. Они не ведают жалости или милосердия. Они приходят и приносят лишь смерть, страдания и уничтожение. И, что злит больше всего, антимод, даже первого уровня – это, не безмозглое создание с примитивными инстинктами. Это вполне разумная форма жизни! Они отлично отдают себе отчёт в том, что делают! Они способны планировать свои нападения, выслеживать и выбирать жертву послабее. Они могут организовывать засады и западни. Они способны достаточно грамотно оценивать риск быть убитыми. И с каждым новым уровнем, они становятся только умнее. Я бы не испытывала к ним ненависти, если бы эти существа были подчиненны лишь инстинктам. Если бы ими двигали те же мотивы, что обычных хищников в природе. Но, нет. Антимодам нравиться причинять боль. Нравиться заставлять жертв страдать. И они обожают пожирать плоть жертв, которые пребывают в ужасе перед смертью. Это ли не олицетворение истинного зла?.. И, что самое отвратительное, мы сами создали его. Создали то, что рано или поздно, в этом я не сомневалась, станет для нас катастрофой. Возможно даже, что

NEOLOGOS

создали то, что когда-то принесёт гибель всему человечеству. Возможно... Когда пораженный боевым вирусом антимод, наконец затих, я приказала Монсону охранять выживших и задержанных наемников, которыми оказались трое лжесотрудников станции, найденных нами в баре. Я, вместе с Лотаром и Лисбет направилась внутрь лазарета. Монсон порывался пойти со мной, но я настояла, чтобы он остался с группой ССО, – Там вирус ‘Кокон’, – ответила я. – он опасен для людей, неймодов и антимодов. – А для... – начал первый лейтенант. – А для ультрамодов безвреден, – ответила я. Как и большинство заболеваний, мысленно подумала я. В голову, не к месту полезли мысли об Эйприл. Как она там? Сделали ли ей операцию? Помогло ли это хоть как-то против её плевроплазмоса? Я конвертировала пистолет в мощный дробовик, установила импульсный режим. Того, кто рискнет выпрыгнуть на меня из-за угла ждет массированный залп ударных импульсов, способных снести пол башки велоцираптору. Я ступала сразу за Лотаром, за мной шла Фея. Мы двигались осторожно, сохраняя бдительность. В красном аварийном свете представлялись разрушительные последствия яростного боя в лазарете. Кровь, осколки метталопластика, обломки медицинской техники, снова кровь, неподвижные тела наёмников в окровавленной экзоброне. И венчавшее итог боестолкновения, замершее тело антимода. Странно, но мёртвым он производил ещё более пугающее и даже угнетающее ощущение. От взгляда на мёртвого хелицера четвёртого ранга, некое зловещее ощущение неотвратимо проникало в наше сознание. Меня даже посетила пугающая мысль, вызвавшая кратковременную лихорадку страха, что тварь не умерла, а лишь притворилась умершей. И стоит нам приблизиться к нему, как он непременно наброситься на нас. На забрало моего шлема выплыла проекция с информационным окном системы жизнеобеспечения моей экзоброни: ‘Внимание! Обнаружена травма в левом локте, повреждение мышечных тканей и потеря крови, выше допустимой! Рекомендуется неотложная помощь, синтез клеток и временное частичное протезирование!’ Я подтвердила исполнение рекомендаций. По-хорошему мне следовало прямо после боя заняться собой и болезненным ранением в руке. Сейчас, ступая по разрушенному лазарету и приближаясь к телу хелицера, я ощущала, как система жизнеобеспечения экзоброни производит разные медицинские манипуляции. Ощущения были так себе. Мы обошли мёртвого паука. Лотар на всякий случай, выстрелом из своего трёхствольного бластера снёс ему переднюю часть головогруди. Фея с отвращением отвернулась. А я молча одобрила предосторожность Зевса. В делах с антимодами она лишней не бывает. Мы подошли к пролому в стене, через который антимод ворвался внутрь лазарета. Тут мы все трое на несколько мгновений застыли в удивление. В зловещем красном сверкании аварийного освещения станции, перед нами предстало ещё одно помещение с большим количеством операционных столов, отделенных друг от друга плёнчатыми занавесками из полиэфирного волокна. За занавесками угадывались очертания тел на операционных столах. Многие занавески были обильно забрызганы кровью. На полу валялись стеклянные и пластиковые осколки. Блестели засохшие пятна крови и липкие лужи, отливающие зеленовато-голубым цветом. Мы втроем вступили внутрь. Я то и дело глядела на сенсор движений. Пока всё было чисто. Переступив через груду разбитых мониторов