- Понять, это увидеть взаимосвязь неизвестного с известным. - пытался я как-то объяснить свои представления: - Наука этим и занимается - с помощью простых понятных элементов, строя более сложные структуры...- неожиданно для себя я вдруг совершил маленькое открытие, открыв сам для себя сущность науки. Мужчина с пониманием смотрел на меня:
- Формулировки интересны, но, мне кажется, они всего лишь желание объяснить эмоцию, само ощущение понимания, возникающее у человека. Нечто, что окрыляет и воодушевляет человека, заряжает его какой-то энергией жизни...
Его слова, звучащие под звуки музыки, вызывали во мне странные ощущения, переворачивая мои представления. Логика отступала, уступая место тревожному ожиданию.
- Для каждого человека - продолжал он - Понимание, уровень его у каждого человека различны. Одному вполне достаточно чьего-то авторитетного слова, что бы успокоиться и перестать обращать внимание на непонятное. Так поступают дети - они не уточняют его, раз он таков, значить он таков и есть. А для других необходимо обоснование и взаимосвязь с уже известным, принятым ранее, по детски, на веру, - это научный метод, с её развитой системой моделей и доказательств. А для третьих..? - грустно улыбнувшись, он сочувственно вздохнул: - А третьи не удовлетворяются этим доказательством, они б и рады верить авторитетам, но подсознание тревожит их эмоцией, ощущением зыбкости принятых основ - аксиом, не даёт им покоя, за каждым понятием видится им жуткая бездна неизвестного. И потрясает их наш мир, стоящий на столь зыбком фундаменте...
Его объяснение заинтересовало меня, но и удивило:
- Но почему зыбкость нашего мира? - принимаясь уже за третью чашечку кофе, поинтересовался я.
-Вот видите, - он доброжелательно улыбнулся: - Мы с вами верим в объяснения, верим авторитетам, и не вызывает у нас сомнения надёжность понятий, положенных в основу нашей цивилизации.
- Но мне казалось, что ни чего не принимаю я на веру, и всё пытаюсь осмыслить критически.- даже этими "казалось и пытаюсь" я попытался иллюстрировать критичность своего восприятия, показывая, что даже здесь я сомневаюсь. Он негромко рассмеялся:
- Замечательно. Но вы пробовали понять, - а чем вы пытаетесь критически осмысливать? Какой позицией? Каким методом? Что используете вы в качестве аксиом безусловной веры - принимаемых в качестве фундамента собственного понимания мира.
Озадаченный, я потёр подбородок: - То есть, критически осмысливая окружающее... - задумчиво потянул я, он, утверждающе, кивнул головой, сочувственно глядя на меня, продолжил:
- Вы всё как бы измеряете линейкой своего понимания, но вот саму линейку... Как и чем её измерить? И тем более понять, откуда она у нас взялась?
- А как же тогда люди...- в замешательстве, пытаясь вспомнить, я щёлкнул пальцами: - Люди, которые за всем видят бездну, что у них за линейка..?
-Нам ли понять душу философа и поэта? - внимательно взглянул он мне в глаза: - Нам ли судить о них? Они расширяют наш мир, отодвигая основы-аксиомы всё дальше и дальше в глубь неведомого. А мы? Можем понимать это, а можем не понимать... Можем любить их и восхищаться, а можем не понимать и призирать...
Разговор это уже всецело поглотил моё внимание, когда вдруг что-то заставило меня резко обернуться к одной из входных дверей. В первое мгновение мне показалось, что я натолкнулся на чей-то холодно-сосредоточенный взгляд, но колыхнувшись, портьера сразу же скрыла его.
- Кто это там? - в непонятной тревоге спросил я, указывая на вход и невольно поднимаясь. Мужчина равнодушно пожал плечами, даже не взглянув в сторону входа:
- Сходите... Возможно к вам?
Я кинулся к ещё колышущейся портьере, рывком отворил дверь, успел заметить, как на следующей двери, в конце прихожей, плавно повернулась, закрываясь, ручка дверного замка. В несколько стремительных шагов пересёк я прихожую и, выскочив в коридор, успел увидеть легчайшее колебание портьеры, скрывающей следующую дверь.. Тревожная спешка овладела мною, холодя кончики пальцев морозом. Как во сне гнался я за призраком по коридорам,
Проскакивая лестницы и вбегая в комнаты, каждый раз на миг опаздывая и, успевая, лишь разглядеть либо плавно поворачивающуюся ручку дверного замка, либо затихающее колебание портьеры... Но вот выскочил я в большую комнату, уставленную пультами с непонятными приборами, и не смог отыскать мой взгляд ни закрывающейся двери, ни волнующейся портьеры...
Остановившись, я с нетерпением оглядываясь, вдруг почувствовал, как сзади чьи-то руки мягко, но сильно охватили мою голову. Испугавшись, я наклонился, высвобождая голову из зажима, и резко обернулся, посылая локоть назад тараном...
-Кхе...хе...хе..! - прижавшись спиной к стеллажу у стены позади меня стоял, посмеиваясь, Анатолий Иванович: - Молодец, Женя, не отскочи я, ох, и вклеил бы ты мне.
Не в силах поверить собственным глазам, я растерянно смотрел на своего такого близкого и родного, после всех этих передряг начальника:
- Анатолий Иванович! Это вы... Не могу поверить...- лепетал я в растерянности: - А как же Мюнец? То есть нога ваша...?
Анатолий Иванович перестал смеяться, кивнув по сторонам настороженный взгляд, подошёл, взяв меня за руку:
- Всё это пустяки, Женя, и Мюнец, и нога...- с подозрением оглядываясь по сторонам, склонился он к моему уху, продолжая шепотом: - Ты хоть понимаешь, как мы влипли?
Я отрицательно покачал головой, с непониманием прислушиваясь к нему.
-Эта девица... Господин этот... Кстати, тебе его имя ни о чём не говорит - господин Сибуй*?
Недоумевая, я только пожал плечами.
- И у девицы имя не наше. - многозначительно взглянул он мне в глаза: - Лайф!
- Но он называл её Любой, - робко возразил я. Анатолий Иванович суетливо замахал руками, забегав между пультами с телетайпами, с удивлением и непониманием следил я за ним, за подозрительностью
этой, на мой взгляд, чрезмерной, на суетливо бегающие глаза, избегающие почему-то прямого взгляда.
- Вот глупый, да неужели ты ещё ни чего не понял? Это же маскировка! - притянув к себе, горячо задышал мне на ухо: -Попали мы, Женя, прямо на их базу, в самое логово!- округлил он глаза: - Внизу у них вся аппаратура стоит! - энергично затыкал он указательным пальцем вниз, как бы желая проткнуть пол
Что-то здесь с ним произошло неладное, я не узнавал его, все эти жесты, суетливая подозрительность - это было настолько не свойственно степенной вдумчивости Анатолия Ивановича. Мне и грубость его вспомнилась, как кричал он на меня, посылая в вдогонку за Мюнецем, невольно
