Крест животворящий (СИ)

  " - Вот что крест животворящий делает!"

  "Иван Васильевич меняет профессию"

  Николай Евгеньевич Кольцов по прозвищу Химик никогда не считал себя выдающимся человеком.

  Да, было время, когда он жил на широкую ногу - к нему постоянно приезжали разные люди, он и не был знаком с половиной из них; знакомые знакомых, как правило; обсуждали какие-то свои дела, иногда спрашивали житейского совета.

  Николай Евгеньевич в меру своего скромного опыта давал советы или высказывал суждения; а уж прислушивались к ним или нет - его интересовало мало.

  Потому что обычно прислушивались.

  Не иначе как из-за того что когда-то давно Кольцову довелось поработать в школе учителем химии - откуда и пошло его прозвище.

  И на разные непонятные вопросы, которые иногда задавали ему служивые люди он только непонимающе разводил руками.

  Вовка Косой? А лет ему сколько? Тридцать?

  А, это, наверное, Володя Малышев, я ж его, оболтуса, с пятого класса в 102 школе помню... Наверное, заходил по старой памяти, навестить учителя? Что, с каким-то Лешей Птахиным? А, ну так тоже, там же учился, только в другом классе и на год старше его.

  Группировка? Не знаю о чем это вы, господин капитан, вот разве что о внеклассных занятиях по химии? Да, вёл, не стыжусь! Способствовал внедрению химических знаний в молодые умы. И кто же виноват, коли Союз распался, и ученики мои вместо фабрик и заводов моей Родины по свету рассеялись, аки евреи?

  А хотите я вам фотографии своих выпускных классов покажу?

  Глаза пожилого человека мокрели, и служивые люди чувствуя себя неловко (или, напротив, озверев вконец) удалялись, от просмотра старых школьных альбомов отказавшись - ибо владели куда более свежими фотографиями подросших учеников - причем ученики те изменились настолько разительно, что бывший учитель зачастую их и не признавал, или путал.

  Из школы он ушёл давно, однако воспитанники не забывали - то участок под дачу организуют, то стройматериалов для двухэтажного дома подбросят, то площадку перед домом на 32 машиноместа помогут заасфальтировать.

  Однако же, времена те прошли давно, да Николай Евгеньевич тому и рад был - гостей было много, площадка перед домом редко пустовала, и постоянно на ней разыгрывались какие-то события - то петарды рваться начнут, то в какой-нибудь машине полупустой бензобак вдруг взорвется, или просто кому-то плохо внезапно станет.

  Гостей поубавилось, внук подарил деду Николаю ежедневник с надписью "Я пережил девяностые!"; а сам Кольцов вовсю занялся дачей - тем паче, что с заднего крыльца прямо через шесть оставшихся соток (ещё десять занял сам дом) открывался доступ в лес с грибами.

  К грибной же охоте Николай Евгеньевич приважен был с детства.

  Да и проблемы с поисками не было - сразу за забором была у него заветная полянка.

  От дома было недалеко - казалось бы, выбрали бы сразу; но на грибы Николая Евгеньевича никто не посягал, сам же он, оказавшись владельцем этакого заповедника, охотился за отдельными экземплярами под конкретные цели - в кастрюлю, либо на сковороду.

  Денек выдался многообещающе дождливым, и Николай Евгеньевич решил по быстрому пробежаться до полянки.

  Из одежды - всего ничего, тапочки, трусы-семейники, вполне похожие на шорты-бермуды, да майка, которую сейчас зовут алкоголичкой, а раньше носили спортсмены.

  Кольцова это несколько забавило - не иначе, как те, кто начал заниматься спортом во время оно к нынешним временам все уже спились.

  Наглядная иллюстрация тщеты любых человеческих усилий.

  И вот в тот самый момент, когда Кольцов уже вышел на саму поляну, под ногами у него что-то треснуло, будто наволочка разорвалась, и он ухнул в затхлую темноту.

  Приземлился Николай Евгеньевич на ноги, не устоял, упал на бок, на осыпавшуюся вместе с ним кучу земли.

  Вволю поматюкавшись, и выяснив, что никто его праведное возмущение не разделяет, но и не осуждает, принялся осматриваться.

  Яма.

  Сквозь пролом вверху, в который Кольцов и провалился накрапывает явно усиливающийся дождик.

  Темно, хоть глаза выколи.

  Жутковато - что за яма? То ли ловчая, специально на Химика выкопанная, и сейчас сверху камни посыпятся, как на учебном пособии по первобытнообщинному строю, то ли могила, то ли коллектор канализационный (хотя откуда ему в лесу взяться?).

  Темно же!

  Не вставая с места Кольцов сел по-турецки и вытянул руку вправо. Пустота. Потом вытянул руку влево - стена. Кирпич.

  Судя по всему, кто-то когда-то затеял тут строить погреб. Но не закончил - и было это не иначе как ещё до войны; потому что лесок вокруг вырос уже немаленький.

  Николай Евгеньевич осторожно принялся ощупывать место вокруг себя - осторожно, потому что темно, и кто знает, на какой гвоздь или осколок стекла можно налететь.

  Потом осторожно встал на четвереньки и исследовал яму.

  В ширину метра три, в длину метра четыре. До потолка погреба не допрыгнешь - метр или полтора, если судить по высоте быстро темнеющего от наступающих сумерек просвета.

  Пол - в полужидкой грязи, пальца на два, и непонятно - то ли кирпичом или камнем выложен, то ли глина.

  Стены-то явно кирпичные.

  И холодно - так, что зубы стучат.

  Кольцов попытался сунуть руки в карманы, и выяснил, что карманов нет.

  И всего имущества, выходит, - трусы, майка, да нательный крестик.

  И самое плохое - то что за то время, пока он исследовал яму, воды в ней явно прибыло.

  Всё, что Николай Евгеньевич знал о великих побегах, гласило: чем раньше состоится побег, тем более вероятен успех.

  От ППСников сбежать легче, чем из отделения, а из отделения - легче, чем из СИЗО.

  Так что засиживаться в яме он всяко не собирался. Но вот как вылезти?

  Подпрыгнуть не выйдет, он не заморский зверь Бэтман.

  Кричать?

  До дома - недалеко, метров пятьдесят, да вот только дом - большой, окна - стеклопакеты, сквозь которые даже рычание моторов тяжелых грузовиков с соседнего завода железобетонных изделий не пробиваются, а жена телевизор если и не смотрит, то всегда включает для фона.

  Соседи далеко, да и... нехорошо они думают о Николае Евгеньевиче, вряд ли кто подойдет.

  И даже в милицю не факт, что позвонит кто-нибудь; учёные, причем им же, Кольцовым и учёные.

  Конечно, жена может его уже и ищет; так что попробовать стоило, а вот надеяться, что это поможет - нет.

  Где-то Кольцов слышал, что свист распространяется гораздо дальше криков, так что минут пять он изображал дворового шпанюка, выводя трели на разный лад.

  Одновременно двигался по яме - в надежде найти хоть верёвку, хоть палку.

  Но погреб был пуст; тут не было даже полок, а древесная труха, которой хватало на звание палок претендовать никак не могла.

  Возникла мысль свить верёвку из одежды, но весил Кольцов больше ста килограммов, так что эту мысль пришлось оставитьь. Да и закрепить верёвку наверху всё равно бы не удалось. Не говоря уже о том, что с этой