— Второй в отключке? — хмуро интересуется Алекс, внимательно наблюдая за каждым жестом тяжело дышащей от сдерживаемых рыданий девушки. — Мне нужны оба.
Мужчина в костюме тут же с размахом бьёт рукоятью пистолета по груди Майка, и тот дёргается, хрипя от боли. Эми кусает свою ладонь, чтобы сдержать вопль. Он же и так еле дышит! Зачем?!
— Прекратите! — кричит она всё-таки, не сумев сохранять невозмутимость. Ей начинает казаться, что представление разыгрывается именно для неё, и если кто и может закончить эти пытки её друзей — она сама. — Алекс, что я должна сделать? Они получили достаточно…
— Достаточно? — шипит он, вскакивая с кресла и возвышаясь над ней в полный рост. Высокий и подтянутый. С иголочки одетый, излучающий властность и внушающий страх этим презрительным взглядом. — Вы, кучка недоумков, вторглись в мою фирму. Совали длинные носы в то, что вас не касается. Но ни один из вас не понял, что объектом изучения были вы сами. Ты, Амелия. Я терпел так долго, чтобы узнать именно тебя. И ты откровенно разочаровываешь. Что за глупые истерики, что за потёкшая косметика? Твоему отцу было бы стыдно.
— Ты. Ничего. Не знаешь. О моём отце, — твёрдо отбивает она, яростно сверкнув глазами, сдерживая вспыхнувшее в крови звериное бешенство. Реакция загнанного в угол животного, которого грызут на части — это запрещённая территория. Слёзы высыхают за несколько мгновений при одном упоминании. Он прав. Он чертовски прав, ведь папа всегда гордился храбростью своей принцессы. Она не имеет права марать его память своей слабостью.
— Знаю, — Алекс вдруг подходит ближе, и ему как будто плевать на всех свидетелей — вряд ли он вообще считает их за людей. — Фрэнк Коулман, агент под прикрытием №340. После более чем двадцати лет службы был отправлен на секретную операцию в Ирак и погиб, подорвавшись на мине. На американской мине. От него не осталось даже куска, чтобы ты могла засунуть его в гроб. Хоронила пустой ящик практически в полном одиночестве, потому что твоя мать тупая шлюха из Вегаса, а раскрыть личность агента и организовать положенные военному похороны правительство не могло себе позволить из-за секретности. И потому что именно они виновны в его смерти. Так что тебе ещё рассказать, Амелия?
Каждое слово хуже пощёчины, хуже удара электрошоком по оголённым нервам. Давит гранитной плитой на худые плечи до чудящегося хруста костей. Напоминает о худших днях её жизни, которые так отчаянно желала стереть, вычеркнуть, никогда не возвращаться к этому — чтобы рассудок не попрощался с её головой. Воспоминания о том, как в школе дразнили мелкой шлюхой из-за матери, и приходилось отбиваться от нападок, научиться сжимать кулачок раньше, чем держать шариковую ручку. Как ей сообщили о гибели отца только через три недели адских тревог и поисков. Как стояла под чёртовым дождём, закапывая пустой гроб в компании распорядителя из фирмы, жалкая и потерянная, едва не упавшая в могилу от слабости в ногах. И как злость на весь мир копилась изо дня в день, из секунды в секунду. Как ей хотелось притащить пару кило тротила в штаб-квартиру ФБР и взорвать всех к чёртовой матери. Потому что они забрали единственного человека, который любил её. Который был её героем, её семьёй, её опорой и учителем.
Но слышать это сейчас, вот такой пустой констатацией фактов, да ещё и как открытое издевательство — чересчур для её гулко бьющего по рёбрам сердца. Оно замирает, и кровь качать становится тяжелей, через адское усилие. Через рвущую горячую боль в грудной клетке, которая никогда не прекратится до конца. Словно резким и безжалостным рывком вскрыть запекшуюся корочку у гнойной раны, не способной зажить. И она, как раненый зверь, отвечает защищающимся шипением на следующий шаг Алекса к ней навстречу:
— Подойди ещё хоть на дюйм, ублюдок. Уверяю, папочка меня научил многому, и я тебе сломаю пару самых нужных костей за всё это дерьмо.
Он замирает — всего на мгновение. А потом громко, заливисто, и впервые не наигранно проявляет хоть какую-то эмоцию: хохочет. Хрипловатым гулким смехом, прямо в лицо таким глупым угрозам, вводя Эми в полное недоумение. Неужели думает, что она не способна сражаться за себя? И пусть её рост намного меньше — воткнуть каблук ему в бедро или шпильку из своего пучка в горло она вполне может. Благо, застарелой злости пробудилось в ней достаточно. Особенно когда со стороны умоляюще наблюдающих за ней пленников раздаётся жалобный стон боли. Прикусывает щёку изнутри, пытаясь включить расплывающиеся в кашу мозги и дать достойный отпор этому хищнику.
Не зря боялась свихнуться пять лет назад.
— Вот это уже та девочка, которую я увидел на записях! — Алекс даже азартно хлопает в ладоши, продолжая улыбаться. Ему не идёт. Слишком холодные глаза, по-прежнему застывшие. — Бойкая, смелая. Наконец-то подобрала свои сопли — я понял, что тебя может растормошить! Но хочу предупредить: одно лишнее движение, и старина Билли вышибет мозги этим двум олухам. А потом и тебе, за компанию, — кивок на мужчину с «Глоками», даже не шелохнувшегося за все эти минуты. Вышколенный до автоматизма прислужник всесильного Босса.
Алекс решительно шагает к ней ещё ближе, пожирая взглядом и подавляя высотой роста. Как Эми не храбрится, но чего ей точно сегодня не хочется, так это сдохнуть в этой самой комнате и оказаться скормленной пираньям. Она сжимает кулаки в желании привести себя в чувство, придумать план, как выпутаться и сбежать, затолкать свою проснувшуюся боль поглубже. Но ей не дают подумать: в воздухе проносится пьянящий винный аромат чернослива с нотками терпких восточных пряностей. В носу свербит, а дыхание начинает куда-то пропадать. Словно в лёгкие просачивается сладкий яд, и спастись невозможно, не от гипнотизирующего её грязного шоколада. Она нервно дёргается, когда к ней тянутся эти длинные белые пальцы, но тут же замирает в предвкушении касания.
Чёрт побери, почему она не отшатывается, почему не может унять дрожь в коленях, почему вообще позволяет этому чудовищу быть так
