Совершенно не осознавая, что делаю, на одних лишь инстинктах, я догнала его, развернула к себе и со всей дури залепила пощечину.
Точнее чуть не залепила. Потому что он успел перехватить мою руку и остановить ее в сантиметре от своего лица.
Тяжело дыша, в атмосфере почти ощутимой ненависти, мы стояли друг напротив друга и смотрели один другому в глаза. Долго стояли – почти целую минуту.
А потом я подняла вторую руку и выкрутила его запястье – сбитыми костяшками вверх. Показала на раны взглядом.
– Не тяжело тебе далась репетиция фальшивого признания? Ничего не сломал?
Он дернул рукой, вырвал ее и отвернулся, засовывая руки в карманы.
– Ничего. Иди, Лера… У тебя лекция. Я потом… заберу тебя. Вечером.
Его голос звучал глухо и неразборчиво – будто он давил слова сквозь зубы.
И на мгновение мне захотелось налететь на него, развернуть, обнять, наорать, заплакать…
Что угодно, только не видеть эту спину – зажатую, напряженную, почти сгорбленную под грузом правды, которую он только что выдал мне – уже второй раз. И во второй же раз отказывался озвучить – нормальными, человеческими словами.
– Трус!
Слово сорвалось с языка так легко, будто бродило все это время где-то совсем рядом. В воздухе витало, ощутимое не только мной, но и им. Может быть, поэтому он и не ответил. Только еще больше сгорбился, словно я его ударила.
– Ты просто трус! – повторила еще громче.
И снова молчание. Только за дверью стало слышно, как секретарша замолчала, явно прислушиваясь.
Но мне вдруг стал на все плевать. На то, что меня услышат, на то, что я должна играть послушную, всем довольную невесту «самого крутого мужика в универе»… На самого этого «крутого мужика», который в своей крутизне заигрался так, что готов пожертвовать счастьем ради… чего?!
Ради власти надо мной? Ради того, чтобы не дай бог, не попасться к бабе «на крючок»?! Ради своего гипертрофированного эго?!
Трус, да.
Но я-то не трус. Я кто угодно, только не трус!
Снова развернув его к себе лицом, я набрала в легкие воздух, словно собиралась нырнуть, и четко и отчетливо произнесла.
– В общем… Если тебе интересно, я тоже тебя люблю.
Зажмурилась на мгновение, не веря, что сказала это, а потом поднялась на цыпочки и быстро приложилась к его губам – плотно и судорожно сжатым.
– Максимова… – его голос стал угрожающе низким и хриплым, рука, которую я все еще держала за запястье, заметно подрагивала.
– Что, «Максимова»? – я снова поцеловала его, на этот раз прилипнув к нему надолго и дождавшись реакции – смягчившихся губ и короткого, глухого стона мне в полураскрытый рот. – Я уже девятнадцать лет Максимо…
Договорила я уже у себя в голове, потому что в следующую секунду он сжимал меня в объятьях – так крепко, что дышать стало трудно, не то, что говорить. И целовал так жарко, что все мысли мои мгновенно расползлись в мягкую, бесформенную кашу…
Все, кроме одной. Самой важной.
– Стой… – я вырвалась из поцелуя, упираясь руками ему в грудь. – Подожди…
– В чем дело… – зрачки его уже были помутневшие, расфокусированные, а между ног мне отчетливо упирался холм на его ширинке. - Я хочу тебя...
– А я хочу знать… – пытаясь восстановить дыхание, я отодвинулась и чуть наклонилась, упираясь руками себе чуть пониже бедер. – Хочу, чтобы ты сказал мне…
Он открыл было рот, но я остановила его жестом. Отдышалась и продолжила.
– Не сейчас, когда… – и красноречиво покосилась на его штаны. – Потом… вечером, когда встретимся… – я снова набрала в легкие воздух и выдохнула. – И… если сегодня не скажешь то, что… репетировал… можешь отчислять меня.
Развернувшись, я пошла к двери, с каждым шагом все больше понимая, что, быть может, сделала сейчас самую большую глупость в своей жизни.
Глава 33
На учебу после нашей с деканом встречи я все же пошла, но слов не хватает описать, что это была за учеба!
Странно, что я вообще понимала, на какой лекции сижу. Не говоря уже о таких подробностях, как сегодняшняя тема, которую изо всех сил пытался впихнуть в наши головы щупленький, бородатый доцент Михаил Андреич, честно предупредивший, что урок крайне важен для финального экзамена.
Запомню ли я хоть что-нибудь из этого урока или не запомню ровным счетом ничего – все это теперь было совершенно неважно. Потому что вариантов развития событий в моей жизни всего два – либо завтра меня отчислят, и я поеду домой, страдать от неразделенной любви к одному закоренелому холостяку, либо стану настоящей «девушкой декана», и тогда уже вопрос с лекцией я как-нибудь решу. Конечно же, я не собиралась выезжать на своем положении «невесты», но выклянчить у кого-нибудь конспект, или подойти к доценту с просьбой уделить мне хоть полчаса своего времени – все это было вполне решабельно.
– Ты чего не записываешь? – толкнула меня в бок Настя, которую я до этого момента, погруженная в свои мысли, практически не замечала.
– Да так… – пробормотала, для виду открывая новую страницу тетради. – Голова не на месте… Дашь потом переписать?
– Я то-дам. Только же еще и слушать надо – а то это ж конспект, а не стенография. А вы что, поссорились с Матвеем Александрычем?
Я вздрогнула от столь неожиданного перехода. Черт! Надо было и в самом деле не приходить на этот урок – теперь ведь эта липучка не отстанет.
И все же я решила не юлить – можем же мы с Матвеем и в самом деле поссориться?
– Ага, поругались маленько.
Ее глаза округлились.
– Ничего себе! Только о свадебке объявили, и уже ссоры? Он что, на попятную пошел? Так ты не отпускай! Держи руками и ногами! А то желающих много найдется – подобрать… Вон как эта его бывшая…
– Да нет… – отмахнулась я небрежно, хоть у самой при этой мысли сердце тревожно забилось. – Из-за ерунды поссорились, ничего страшного. Он хотел на Карибы в медовый месяц ехать, а я – в Азию… Давно мечтала в Тайланде побывать… А он говорит, грязно там.
– И правильно говорит! – горячо зашептала Настя. – Какая Азия! В медовый месяц надо валяться на пляже, а не в номере с отравлением от уличной еды!
Я виновато закивала.
– Ну вот, говорю ж ерунда… Вечером помиримся, я уверена.
Настя неопределенно хмыкнула.
Я насторожилась
