А, еще честнее, я до жути испугалась расплаты за содеянное, о которой почему-то совершенно не думала, когда устраивала все это хулиганство.
Быть может, если я сейчас посодействую и спасу Донского от его грандиозного позора, он меня простит. Если вообще узнает, конечно, что я натворила.
Со страху икнув, я громко позвала.
– Матвей Александрович!
Он дернул головой, уставился на меня помутневшим, расплывающимся взором… который очень быстро сфокусировался и будто бы замкнулся на мне.
Сощурив глаза, декан отпустил талию мадам Вандербекк.
– Что хотела, Максимова? – он был явно перевозбужден – голос хриплый и рваный, будто от перекура. Слава богу, рубашка все еще наружу – можно себе представить, какой там «кол» стоит.
– Я бы хотела… уточнить пару моментов в моем синопсисе. Вы же сами сказали – проект можно переподать… Там буквально пару моментов уточнить. Если вам не трудно.
И многозначительно повела глазами, указывая на дверь.
Мгновенно оставив свой новый объект увлечения, Матвей Александрович пошел ко мне.
Нет, даже не ко мне. На меня – с таким видом, что не оставалось никаких сомнений – если он меня поймает, то завалит сразу же – и неважно на людях, или все же успею заманить его в кабинет.
Ловко извернувшись, я выскользнула из приемной и быстрым шагом пошла в сторону деканата. Уверена, что в этот момент мы с ним напоминали какого-нибудь пещерного человека, несущегося за пещерной же дамой на фоне наскальных надписей.
Нет, трахаться я с Донским не собиралась, хоть девственность еще со второго курса осталась для меня приятным воспоминанием. Хотя, скорее неприятным, учитывая то, с какой неуклюжестью меня ее лишили.
Я собиралась заманить его в кабинет и закрыть в каком-нибудь внутреннем помещении – помнила после одного единственного посещения, что там имеются какие-то внутренние помещения с дверями. И очень надеялась, что в этих дверях обнаружится наружный замок. Потому что если его нет, придется придвигать к двери какой-нибудь столик или тумбу.
Если они там есть.
Если успею.
Все это прокрутилось в моей голове секунды за три, пока мы с Матвеем Александровичем очень быстро продвигались в сторону его кабинета в деканате.
– Я занят, никого не впускать! – рявкнул он подпрыгнувшей от неожиданности секретарше, по привычке останавливаясь перед дверью и пропуская меня вперед – все же налет цивилизации так просто не сотрешь в порошок.
– Мы обсуждаем важный проект… – добавила я в бессильной попытке хоть как-то улучшить впечатление от нашей спешки и не заработать славу декановой соски.
Проскользнула в кабинет и тут же, не останавливаясь поспешила дальше – к столу у окна…
Точнее, хотела поспешить.
Потому что мне не дали.
Схватив за руку, декан дернул меня на себя и тут же, в развороте, впечатал в стену, зажав обе руки сверху, над моей головой.
– С ума меня решила свести, Максимова? – прорычал, сжирая меня совершенно безумным взглядом. – Думаешь так просто сойдет тебе с рук?
Дыхание вырывалось из его рта короткими, рваными выдохами, грудь ходила ходуном под расстегнутым пиджаком, а жар от тела исходил такой, что я даже забеспокоилась – а не поднялась ли у него температура?
Хотя, беспокоиться было о чем, кроме как о его самочувствии – к примеру, о его колене, которое в этот самый момент раздвигало мне ноги, а раздвинув, сильно и высоко толкнулось вверх – в самое чувствительно место, чуть не подняв меня над полом.
Ахнув, я дернулась, пытаясь освободиться, но лишь насела на его колено плотнее.
– Что… что вы делаете… отпустите!
– Нет! – коротко ответил Матвей Александрович.
А потом нырнул головой и впился в мой рот – резким, обжигающим, грубым поцелуем.
На следующие пару минут меня унесло. Не целовалась я уже где-то примерно полгода – не говоря уже обо всем остальном – а ТАК не целовалась, наверное, никогда. Просто голова пошла кругом от этой неожиданной атаки…
Да, он был груб, и совершенно не считался ни с моими желаниями, ни с нежностью моих губ, на которых, без сомнения останутся следы, ни необходимостью просто дышать…
И тем ни менее, это было прекрасно. Жарко, сладко, страшно... Немного больно. И абсолютно крышесносно.
Пытаясь хоть как-то реагировать, хоть как-то попадать в его темп, я хватала его губами в ответ, но он не позволял – властно и по-хозяйски терзая меня так, как ему хотелось, проникая в мой рот языком и не пуская к себе… Ясно давая понять, что в постели он стопроцентный, неоспоримый тиран.
И, черт возьми, мне даже это нравилось! Сквозь пульс в ушах и шорох одежды, будто в отдалении, я слышала стоны – далеко не сразу сообразив, что все они – мои собственные…
– Что ты сделала со мной, Максимова?.. – рыкнул он, встряхивая меня коленом и наклоняясь еще ниже, набрасываясь на мою шею.
Уже полностью разомлев и подставляя все свои самые чувствительные места, я вдруг замерла от его вопроса.
Действительно, что я делаю?!
И что потом? Если я позволю ему все, что он захочет, что будет потом? Когда он придет в себя и увидит, что переспал со студенткой! Мало того, поймет, что сделал это в совершенно неадекватном состоянии? У него ведь и девушка есть…
А вдруг он подумает, что я его специально какой-то наркотой опоила, чтобы соблазнить?!
Декан тем временем не терял ни секунды. Дернув свободной рукой за край джемпера, он потянул его вверх и в одно мгновение поднял на мои прижатые к стене руки, тем самым фактически меня связав…
***
Я забарахталась, задергала руками, окончательно решив в пользу «освободиться», а не «расслабиться и получить удовольствие».
Но решить было легче, чем сделать.
Как освободиться – когда, как бабочку к картонке пришпилили к стене?
И коленом ведь по яйцам не дашь – ноги в стороны разведены. Одна надежда на то, что смогу увернуться, пока с меня будут джинсы стаскивать…
А потом – что? Что?!
И тут, мои расслабленные и ошеломленные мозги на удивление подсобрались.
Раз силой не получается… попробую-ка я хитростью. А уж потом решу, что мне со всем этим делать.
Дав понять, что я все же решила расслабиться и получить удовольствие, я перестала дрыгаться и позволила разгоряченному декану пару секунд абсолютной свободы.
Чем он и воспользовался, окончательно стянув мой джемпер и, продолжая держать обе мои руки своей одной, атаковал лифчик. И, быстро справившись с застежкой, с торжествующим ревом рванул скрывающие мою грудь чашки кверху, закидывая весь лифчик мне за голову.
Я осталась полностью обнажена от пояса и вверх – под его темным, жадным и почти невыносимо обжигающим взглядом, от которого мурашки рассыпались и соски становились острыми и твердыми, как две маленькие вишневые косточки.
Боже, как он хочет…
Не успела додумать, потому
