— Если не может быть такого, то что может быть?
Вопрос Волкова был обращен к Вынеру.
— Не знаю. Может быть, кто-то подключился к Агафону? Снабжает его информацией, задания дает, ну и энергия, естественно, расходуется…
— Как вы это себе представляете практически?
Сеня пожал плечами.
— Так, кто следующий? — Волков посмотрел на Граковича.
— А я, пожалуй, поддержу версию Игоря… — Гракович улыбался, но Волкову показалось, что старший инженер говорит вполне серьезно. — Предположим, что созданная нами установка способна определенным образом влиять на человеческую психику.
— Доказательства? — подал голос Кирилл.
— Доказательства есть. — Гракович взял со стола график дежурства сотрудников лаборатории в «резиденции», в полном молчании открыл записную книжку на странице, где вел учет всем внезапно возникшим увлечениям своих товарищей… Выходило, что все неожиданные увлечения овладевали сотрудниками вскоре после того, как они провели какое-то время под «сушилкой».
Более всех, как и следовало ожидать, это сообщение потрясло Сеню. Он даже заикаться начал.
— Т-так, зн-начит, и это?.. — Он с грохотом выдвинул ящик своего стола и извлек огромный медицинский атлас.
— Когда купил? — быстро спросил Гракович.
— Д-двадцать пятого, после д-дежурства. Н-но ведь мне же самому интересно! — пытался сопротивляться Сеня. — Вот, даже словарь купил латинско-русский.
— Занятно, но малоубедительно, — заговорил Игорь. — Во-первых, мы последние месяцы из-под «сушилки» не вылазим. А во-вторых, хочу обратить ваше внимание на то, что все наши «хобби» в той или иной мере дополняют каждого из нас. Почему бы все происходящее с нами не рассматривать так: увеличилась нагрузка, и психика — достаточно чуткая, кстати, вещь — потребовала гармонизировать личность?
— Ну что же, пусть так, — спокойно продолжал Гракович. — Факт второй. Помните случай с историком?
Об этом можно было не спрашивать.
Недели три назад директор института — учитель Волкова академик Савельев — попросил Константина Тимофеевича показать Агафона своему старому другу, профессору истории Ащеулову. Профессор провел в «резиденции» пару часов, посидел под «сушилкой», задал массу вопросов и ушел чрезвычайно довольный. А еще через неделю разразился скандал.
Во время одной из лекций по античной истории профессор Ащеулов прервал свое выступление, долго стоял у окна, глядя на приземистые пятиэтажки городка, потом решительно повернулся к аудитории и… произнес страстную речь о перспективах палеонтологических исследований. Даже судя по лаконичным строчкам конспективных записей студентов истфака, это была великолепная речь, достойная того, чтобы быть включенной в учебники по палеонтологии. Затем, совершенно распалясь, Ащеулов перешел к частным дисциплинам, пропел оду голосеменным, почти перейдя на латынь, и закончил свое выступление в гробовом молчании ошалевшей аудитории. В тот же день он написал заявление об уходе из университета и сообщил, что завербовался в экспедицию палеоботаников, едущих в Приморье.
Савельев застал его перед отъездом, пытался отговорить.
— Да что ты, старина! — сияя, ответил ему Ащеулов. — Ты понимаешь, я же себя нашел. Честно говоря, с детства мечтал, наконец решился. Ты можешь представить себе, какие перспективы у этой экспедиции? Там такие обнажения! — И уже не владея собой, стал чертить на крышке чемодана аллювиальный и делювиальный слои традиционного плана и те, которые ему предстоит увидеть.
Об этой истории Гракович и напомнил коллегам.
— Я почти уверен, что это Агафон разбудил в Ащеулове дремавший интерес к палеоботанике, — сказал он.
— А что же это мы не уходим, скажем, в космонавты? — спросил Кирилл. — Уж если исходить из этой гипотезы, то все мы должны были податься в разные стороны.
— Ну ты, положим, уже подался. Если не в космонавты, так в акванавты, — возразил Игорь.
— Ва-ква… чего? — переспросил Кирилл, но вопрос его потонул в общем хохоте.
— Что касается меня, то я занимаюсь именно тем делом, к которому стремился всю жизнь. Вы, насколько я знаю, тоже. Видимо, Агафон понял это. А может быть, Ащеулов оказался более восприимчив к влиянию Агафона. Как знать… — сказал Гракович.
— Правильно! — поддержал его Игорь. — Он же безнадежно лысый! А поскольку основу телепатии, по моему глубоко продуманному-мнению, составляют электромагнитные поля, то им трудно проникнуть через электростатический экран волос… У Ащеулова же никакого статического электричества нет! Вот его и проняло.
— Кстати, гипотеза Игоря, не та, конечно, которая про лысину… — снова заговорил Гракович, — позволяет, мне кажется, объяснить причины аварии Филимона.
— Но ведь комиссия в отчете указала причину… — удивился Сеня.
— Вывод комиссии — фантастика, — холодно возразил Гракович. — И вы это знаете не хуже меня. Слишком велика цепь случайностей.
— А вот если оставить за Филимоном право… — Гракович замялся, — мыслить… а, следовательно, право на поступок, тогда все становится на свои места. Представьте себе хоть на миг мыслящее существо, у которого нет органов чувств. Себя на месте такого существа… Можно утверждать, что вашей навязчивой мечтой станет желание обрести глаза, уши, руки. Во время попытки создать их погиб Филимон, а Агафону она удалась…
— Ну, ты, старик, даешь! — захохотал Кирилл, обхватив голову. — Можно признать, что мышление — это смена картинок в калейдоскопе, можно согласиться, что не важен материал, из которого изготовлены цветные стеклышки, важен лишь узор, но…
— Что но?.. — спросил Гракович.
— И мне непонятно, — включился в разговор Сеня. — Вот, например, я, ведь это — я! А он?.. У меня вот руки, ноги, голова… А у него? И вообще… У меня жена, дети… В конце концов, я — гражданин. А он — кто он?
— Я давно тебе предлагал, Сеня, включи его в профсоюзный список нашей лаборатории, — посоветовал Игорь.
— А ты бы помолчал, полиглот! — огрызнулся Сеня. — Тебя вообще на работе нет. Ты в ночную смену сегодня.
В лаборатории воцарилась тишина, нарушаемая лишь скрипом шефского стула: Волков качался.
— Ну, что, — подвел он итог. — Нет больше идей? Небогато… Если вдобавок учесть, что вы все дружно ушли от ответа на вопрос о сердечных ритмах. Но основной вывод напрашивается сам собой: причина неполадок связана непосредственно с установкой. В вашем предположении, Владимир Александрович, пожалуй, есть рациональное зерно. Не исключено, что Агафон оказывает влияние на психику людей. Новые, пока не исследованные излучения… Интересная идея, и заняться ей нужно плотнее. Но чтобы это влияние дошло до конкретных, направленных форм… Не думаю. А вот на то, что мы столкнулись с неизвестными свойствами плазмы, нарушающими работу машины, очень и очень похоже. — Волков встал. — Подкорку загрузили? Станем ждать вещих снов? А теперь главное: наши действия. Какие будут предложения?
— Чего тут думать?! — внезапно закричал Кирилл
