Мирин жилблок был классом повыше агеевого. Начать с того, что душ здесь был даже не капельный - струйный, хотя и с ограничителем. Агей пустил минимальный напор - чтоб надольше хватило - и блаженно поворачивался под тёплой водой. Потом растёрся клетчатым полотенцем и вышел, непривычно розовый и разморенный.
Белый диван-трансформер занимал едва не половину комнаты. На 3D кривлялась поп-звезда Зида, та самая, что два года назад сменила пол на гермафродитный, причём вдоль. Правая - женская - половина Зиды трясла силиконовой грудью, левая демонстрировала внушительный гульфик.
Мира дремала, откинувшись на спинку дивана.
Агей остановился в дверях, боясь спугнуть. Во сне угловатые черты лица её смягчились, и даже нос стал как будто короче. Возле рта обозначилась горькая складка, а тонкие голубоватые веки подёргивались.
Зида на экране издала особенно пронзительный вопль, и девушка открыла глаза.
– Ты чебуречник, правда?
Дома у неё даже голос стал мягче.
– Ну да.
– Я тебя видела у Ричарда.
Чебуречник. Отчего-то сейчас это прозвучало обидно. Как мусорщик какой-нибудь или таскальщик трупов.
– Вообще-то раньше я был мойщиком окон. В небоскрёбах, - солидно уточнил Агей.
Её глаза на мгновение словно рябью пошли. И брови взлетели под чёлку.
– Действительно? Что, и за пелену поднимался?
– Запросто.
Она склонила голову набок, почти уложила на костлявое плечо. Пробормотала:
– Значит, судьба…
– Что?
– Значит, с присосками работать умеешь.
– Конечно. Кто ж не умеет. А между прочим, ты знаешь, какого цвета противобактериальный слой?
– Нет... - шепнула она. И в следующее мгновение уже прильнула к нему, приникла жадно, почти зло. Влажно, до боли впилась в губы. И оказалось, что все эти торчащие коленки-локти вовсе не острые, а очень даже удобные... кожа гладкая, как экран информатора... и чёрные волосы пахнут горьковатой специей.
И ослепительно-жёлтое солнце вспыхнуло в пронзительной синеве под закрытыми веками.
Агей не спал, а будто проваливался в мягкие волны и мгновенно просыпался, пугаясь, что всё ему только почудилось. Но Мира была рядом - тёплая, мягкая. Невероятная. Под самое утро он всё-таки уснул по-настоящему, и во сне качался на синем слое пелены.
А когда открыл глаза, на экране мелькали новостные клипы, а в комнате пахло белковым омлетом.
– Хочешь забраться на небоскрёб? - буднично спросила Мира. Она стояла посреди комнаты, напряжённо вытянувшись и кусая губы. Глаза затуманились, как от мучительной мысли.
Агей очумело моргал.
– На небоскрёб?
– Ну да, на самую крышу. Ты когда-нибудь бывал на крыше?
– Нет... Но туда же нельзя.
– Можно, надо только знать, как.
Она протянула чашку с соевым кофе. Агей глотнул и едва не поперхнулся кипятком.
– А ты что ли знаешь?
– Знаю.
Зачем на крышу? Глупость какая: кому она нужна, эта крыша, когда совсем рядом - чудное создание с острым носом и прозрачными, как окна небоскрёба, глазами. Но если ей так хочется, пусть будет крыша.
– Тогда давай.
Казалось, она задрожала, как струна. Словно боялась, что он не согласится.
– Присоски у тебя есть?
– Один комплект рабочий. Второй лысый, но если не очень долго, то ничего...
– Нет, - она нервно хохотнула. - Не очень.
Он умилился, заметив крохотные капельки над её верхней губой. Как будто испарина сделала её совершенство человечней.
– Иди… ко мне.
В её лице что-то неуловимо дрогнуло. Мира стремительно сложилась, почти упала, ткнувшись в его грудь, позволяя зарыться в чёрные волосы.
– Пойдем на крышу... прямо сегодня... да?
И он глупо кивал, захлебываясь счастьем:
– Да... да...
Он никогда не бывал в небоскрёбе изнутри. Только ползал по наружным стенам, заглядывая в окна. Иногда на окна забывали навесить зеркалку, и он заставал серьёзных чёрно-белых людей за большими столами. Иногда они даже ругались, глупо размахивая руками, а один раз он присутствовал при весьма пикантной сцене, и разбитная блондинка нахально подмигнула ему, а толстый дядька был так сосредоточен, что не заметил висящего за окном мойщика.
Изнутри небоскрёб был похож на слоёное тесто.
Люди так торопливо перебегали из одной комнаты в другую, у всех были такие серьёзные лица, как будто Агей очутился в рекламе. Вот-вот, сметая всех, по экрану проползёт слоган, и у каждой буквы будет такое же жёсткое лицо.
Мира взяла с собой сумку - небольшую, но на вид тяжёлую. Агей порывался помочь, но она всякий раз отдёргивала руку, двигаясь с той же целеустремлённой отрешённостью, что и окружающие.
В лифт набилась целая толпа. Мира вдавила кнопку '25' - верхнего из работающих этажей и привалилась к стене. На щёки наползла болезненная бледность, а может быть, лампы в лифте придавали коже этот мертвенный оттенок.
К двадцать пятому они остались одни.
Про верхние этажи небоскрёбов - те, что уходили в пелену - рассказывали всякое. То на них обнаружили целую секту, члены которой открывали окна и дышали пеленой, а после умирали в жутких корчах. То находили цех по изготовлению наркотиков. То вовсе глупости рассказывали: дескать, там, посреди пелены люди превращаются в зомби и набрасываются на каждого приходящего.
Попав сюда, Агей понял - всё врут. Никому они не сдались, эти лишние этажи.
Под ногами хрустели мелкие обломки, словно макушка здания начала разрушаться сама, не дожидаясь, пока это сделают люди. Шаги звучали как в вате, голоса глохли. Кое-где стояли несерьёзные загородки с надписью 'Проход запрещён'.
– Здесь что, никого нет?
– Тихо! - Мира дёрнула его за руку. - Нам сюда.
Это была женский туалет, Агей притормозил на пороге, но Мира прошипела со злостью:
– Давай же!
Где-то вдалеке захрустели шаги. Мира стремительно пронеслась по узкому проходу, ткнула пальцем вверх, в решётку вентиляции.
– Вон там, видишь?
Её снова трясло от возбуждения. Агею даже почудилось, что она наркоманка: слишком часто бросало её от глухого отчаяния к лихорадочной деятельности.
Он оставил ей новые присоски, сам нацепил лысые. Решётка разгильдяйски болталась на одном винте, словно нарочно ждала их.
Позади скрипнула дверь.
– Эй, там, что ли, кто? - прогудело от входа.
– Ну! - шёпотом вскрикнула Мира. И он ввинтился внутрь.
Железо загремело под коленями, мирина сумка тяжело грохала, позади заорали, но тут уж ничего нельзя было сделать. Оставалось надеяться, что у обнаружившего их типа не окажется с собой
