Поэтому я также отключил голову, позволяя церковной службе просто вести меня за руку, как маленького ребёнка. Народу было немного, время летело незаметно, потрескивали свечи, тонкий дымок взлетал под купол, а четыре старушки с девочкой старательно пели хором. По окончании службы отец Пафнутий благословил всех присутствующих, наказал молиться о ближних и поманил меня пальцем:
– Ну добро. Со всем от вроде бы управились. Не люблю от суету да поспешность, однако, паря, давай-ка святой воды набери да и переодевайся. Я-то сам как есть пойду.
– На дому отпевать будем?
– А то! Ещё от и в закрытом гробу! Он же считай от два-три дня в сугробе-то пролежал, в храм от его нельзя.
Тоже логично, не поспоришь. Да и кто бы потащил на своём горбу гроб с покойником в церковь только отпевания ради? Праздных мужиков на селе нет, а местные бабульки всегда предпочтут дома в тепле посидеть. Идти пришлось довольно далеко, на самую окраину Пиялы, где худо-бедно гнездились избушки и халупки частного сектора, некоторые, кажется, вросли по крышу в землю ещё при правлении самодержца Николая Второго.
Я бы и с адресом в руках не нашёл, но суровый батюшка двигался вперёд, прямиком вспахивая сугробы, словно бронетранспортёр. Он тут не первый год служит, знает – кто, где, что и как.
– От и на месте мы. – Отец Пафнутий пнул висевшую на одной петле чахлую калитку из трёх неструганых досок. Крохотный дворик, засыпанный снегом едва ли не по пояс, дом, или сарай, или свинарник, в общем, что-то низенькое, с плоской крышей, без окон, но хоть с дверью. Старенькой, обитой истлевшим дерматином и с ржавой ручкой. Замка или замочной скважины нет, да и от кого тут запираться…
Мы прошли внутрь дома, холодина там была как на улице. В крохотной прихожей нас встретила дородная женщина, прижимающая к лицу платок. Нет, не из-за потока слёз по усопшему, просто запах разложения чувствовался здесь уже неслабо. Святой старец, как всегда, прав, если б это тело принесли в тепло, в храм, то…
– Благословите, батюшка.
– А ты, как вижу, от Софья будешь?
– Софья Мишина, соседка Мартыновых-то, слева живём через дорогу.
– Сама от Виктора замёрзшего нашла?
– Муж мой нашёл. – Женщина подошла под благословение, поцеловав руку отца Пафнутия. – За ним-то из собеса прийти обещали. Уже вот час жду.
– Иди от себе с богом, – разрешил батюшка, осеняя её крестным знамением. – С отпеванием мы-то и сами управимся. А собеса, ежели от что, так Федор дождётся.
Софья Мишина закивала, улыбнулась мне и, пятясь задом, покинула дом покойника.
– Что ж от, паря, давай, что ли, за дело браться.
– Как скажете, отче. – Я помог ему снять тулуп и сопроводил в единственную комнату, где за отсутствием мебели как таковой на двух перевёрнутых ящиках стоял самый дешёвый фанерный гроб.
Тело усопшего уже начинало раздуваться, кожа была жёлто-зелёной, с синими прожилками и красными припухлостями, хорошо ещё он был одет, демонстрируя лишь лицо, руки и шею.
Мне трудно описать Виктора Мартынова, да и надо ли? Старый, худой, лысый пьяница, со следами всех мыслимых пороков на челе, судить его за прожитые годы тоже не мне. Бог с ним, надо двигаться пошустрее, чтоб управиться хотя бы за полчаса, хотя обычно процедура отпевания проходит час или чуть больше. Как правило, это зависит от самого священника, времени и места.
Отец Пафнутий уже был одет соответствующим образом, мне же требовалось подать ему псалтирь, положить покойному бумажную иконку Спасителя на грудь, поставить зажжённую свечу в скрюченные пальцы и прикрыть двери от сквозняка. Началось всё по устоявшейся традиции, а вот потом…
– Благословен Бог наш ныне и присно и во веки веков, – распевно начал батюшка, когда на плече покойника материализовался первый бес. Синюшный, аж едва на копытцах удерживается.
Я вздрогнул, автоматически хватаясь за рукоять нагана, но наставник не стал прерывать пения, а только подмигнул, дескать, действуй по ситуации, на меня не рассчитывай, тут у каждого своя боевая задача. Правильно, ему надо приложить все усилия по спасению этой, пусть и самой никчёмной, души, а мне – сделать всё, чтоб бес пьянства этому не помешал.
– Не помешали, во множественном числе, – вслух поправил я сам себя, потому что бесы вдруг стали появляться со всех сторон. Здоровенные, откормленные, могучие.
Пьянка явно не была единственным грехом бывшего партработника, тут нашлись и зависть, и предательство, и воровство, и чинопочитание, и насилие, и шантаж, и обида, и презрение, и драчливость, и наглость, и даже соучастие в убийствах, но венчал весь этот чудовищный легион неукротимый бес ненависти ко всему сущему! Да лысина Сократова, впервые вижу, чтоб столько всего и всякого понамешалось в одном человеке…
– Не отдадим наше! Гаси священника, бей бесогона-а!
Какой махач получился, пальчики оближешь. Отец Пафнутий изредка кидал в нашу сторону завистливые взгляды, старался максимально отрешиться от реальности происходящего и всецело концентрируясь на отпевании. Из гроба, из-под одежды, из ноздрей и ушей покойного продолжали лезть бесы! Я щедро разливал во все стороны святую воду и ругался матом, как нетрезвый ярославский извозчик. В сочетании со словами молитвы это имело просто убойную силу.
– …ибо нет человека, который жил бы и не согрешил…
– Пошёл раком в… ты… этикеточная, чтоб тебя… с разбегу по лбу!
– …душу раба Своего Виктора в селениях святых водворит…
– Ах ты… гнойный, разрисованный! Убрал мурло своё… от… раскоряченный, в… козлодранец!
– …вечная память тебе, блаженный и приснопамятный брат наш…
– Сука-а!
Когда язык во рту практически уже не ворочался, святая вода кончилась, а бесы нет, я схватился за проверенный наган. Плотность пархатой нечисти позволяла стрелять почти не целясь, и без того каждая серебряная пуля пробивала лбы трёх, а то и четырёх рогатых. Хорошо, что изобрели бездымный порох, а то бы мы здесь просто задохнулись в таком крохотном пространстве.
Четвёрка уцелевших бесюганов тем не менее с яростью отчаяния полезла врукопашную, но здесь их шансы на численное превосходство не оправдались. Драться я умел, и одним из моих учителей на практике был именно бес. Анчутка, может быть, и отличный повар, но тем не менее, когда мы с ним впервые «познакомились», он пришёл меня бить и, надо признать, отдубасил неслабо.
Наука пошла впрок. В полторы минуты я размазал всех четверых по стенам тонким слоем, как джем на тостах, добивая каждого контрольным ударом серебряного перстня в висок.
– Аминь, – распевным басом заключил отец Пафнутий, с явным удовлетворением осматривая поле боя за человеческую душу. – От умеешь ты проявить в себе меч Божий, паря! Хвалю! Сам таким был, да пора молодёжи от дорогу-то уступать.
Что я мог сказать в ответ? Не знаю уж, будет даровано
