Или кажется?
– Через час заболею, через два захирею…
Он уже практически не различал, куда ступает, под ногами чавкало и булькало. Он что, уходит в глубь болота? Этого ещё не хватало!
– А к утру и вовсе помру!
Представилась ночь на кочках. Рома запаниковал. Надо что-то делать, срочно.
Он побежал.
Перед глазами замелькало. Тонкие, чахлые стволики, осинки, берёзки, редкие ёлочки. И кочки, кочки, кочки. Не было тут болота, никогда не было, не должно!
И вдруг он остановился резко, чуть не шлёпнувшись на колени, даже схватился за ствол и на нём повис.
Потому что прямо перед ним, накренившись на кочке, валялся гроб. Обитый красной тканью. Приоткрытый.
Кровь из головы ухнула, а сердце, наоборот, неприятно застучало. И собственное дыхание стало слышно. Ничего, мелькнуло в голове. Ничего. Дышу, значит, живой.
Не в силах ничего с собой сделать, медленно, как намагниченный, он стал к нему приближаться. Темнота, казалось, сгущалась.
Подошёл. Заглянул под крышку.
Пустой. Красная обивка темнела внутри. Как мебель. Как обычная мебель.
Так, спокойно. Ну, гроб, и что с того? Что, гроба в лесу не видал?
Но приходилось признаться: да, не видал. Впервой сподобился.
Зато в голове что-то стало работать. Не отдавая себе отчёта, совершенно инстинктивно, Рома снял куртку, вывернул наизнанку и надел снова. Дед говорил, так надо делать, надо обернуться, если водит. Небось поможет.
Повернулся и пустился назад.
Скоро понял, что под ногами не хлюпает. Пошла твёрдая земля. От сердца отлегло. Всё-таки обычный лес – это уже не так страшно. Затем деревья стали редеть. На удивление, посветлело, или это только так казалось? Но нет, верно: Рома различал и стволы, и отдельные ветки, палки на земле, пни.
И вдруг по лёгкому ветру, прошедшему в кронах, понял, что лес кончается. Припустил – и через пять минут вылетел в поле.
Тут остановился, переводя дух, ошарашенно озираясь, будто ещё не веря. Неужели отпустило? Поводило, поводило – и отпустило? Оглядываясь, он начинал потихоньку узнавать мир: то же поле, по которому ходил много раз, далековато до города, но всё же знакомое поле. А значит, за спиной – не чужой, а знакомый, хоженый-перехоженый лес. И что же тогда это было? Откуда болото? И гроб? И чего он так испугался – в своём-то лесу?
Тут понял, что что-то слышит. Прислушался. Из-за холма появилась сначала одна корова, а затем вытянулось всё стадо.
Коров Рома с детства побаивался. Затопчут, забодают, растерзают и съедят, шутил ати. Рома криво усмехался, деду не верил, но и коровам не доверял. Даже Звёздочке. В другое время он бы свернул обратно в лес и прошёл опушкой, но сейчас дёрнул навстречу: с коровами шли двое пастухов, ки́риди че́кес, он слышал свист бича и перекликания, а ему сейчас необходимо было человеческое общение, он это никогда ещё так остро не ощущал.
Стадо степенно приближалось. Пастухи шли последними. Никакого рога, этого, как его, абидази у них не было. Не сказочные пастухи, обыкновенные. Щёлкали длиннющими кнутами и покрикивали, так что зазевавшаяся скотина вдруг наделялась прытью и, смешно поднимая голову и колени, пускалась догонять остальных. Впереди идущие матроны взмыкивали, не давая себя обогнать, молодняк перемещался внутри стада, бычки поддевали друг друга, не сбивая шага. Во всём этом было что-то первобытное и успокаивающее.
– Здорово, мужики! – крикнул Рома, когда пастухи подошли ближе. Те уже давно его приметили, но делали вид, что не глядят в его сторону. Он пошёл к ним сам. Пастухи не останавливались, но и не ускорялись, они шли со стадом, и Рома понял, что надо поднажать, если хочет их догнать: казавшийся неспешным со стороны, темп был весьма бодрым. – Вы откуда? – спросил, поравнявшись.
– Ведянинские, знашь, – ответил один с неохотой, будто не разлепляя рта. Второй даже не посмотрел в Ромину сторону. Оба были загоревшие до цвета сосновой коры, один – белобрысый, выгоревшие на солнце волосы и брови делали его каким-то прозрачным, несмотря на здоровые резиновые сапоги, в которых он шагал, а второй был чёрный, приземистый и крепкий, с толстой красной шеей.
– Бывал у вас, – сказал Рома. Ему отчего-то захотелось расположить их к себе. Зачем – сам не знал, но чувствовал – ему это нужно до зарезу. – В Доме культуры вашем концерт был вчера, а я…
– Ты чейный? – перебил чёрный, прищурившись.
– В смысле? Местный, итильский.
– Итильский, говоришь? – недоверчиво переспросил тот и глянул на белого. – А что у вас там в Итильске, шапито, эт самое. Уехало иль как? На площади, каж, было́?
Рома удивился такому вопросу и пожал плечами.
– Не на площади. На пустыре, наверное. За колонкой. Его там второй год ставят. И уехало уже, недели две как. А вам чего?
Мужики не ответили, переглянулись и вдруг заметно стали снижать темп. Замедлялись, замедлялись и остановились совсем. И коровы тоже остановились, тут же разбрелись, словно раскинули по полю пегую скатерть, склонились к земле и стали выедать оставшуюся траву. Зазвучал мерный хруст.
Мужики закурили, глядя на Рому спокойней. Протянули ему пачку. Какая-то дешёвая гадость. Рома заколебался – брать, не брать? Он прекрасно понимал смысл этого ритуального предложения, отказываться было нехорошо, но он бросил курить лет десять назад, как уехал, так и бросил, и сейчас вряд ли смог бы изобразить удовольствие даже в ритуальных целях. Даже просто представив, как дым заполняет горло, почувствовал, что его перехватило – оказывается, ужасно пить хотелось.
– Не курю, – сказал он. – Может, вода есть?
Мужики ничего не сказали. Белый полез в сумку, протянул мятую полторашку. Вода на свет казалась мутной, но Рома понял, что ему плевать: от жажды слипались губы, пил взахлёб, только совесть не позволила выпить всё до капли.
– Заблудился я, – сказал, еле оторвав себя от бутылки и возвращая её белому. – Что-то бегал, бегал… Вышел – хоть живых людей увидал. – Он чуть не ляпнул про гроб, но успел себя удержать.
Мужики закивали.
– Давно, что ль? – спросил белый. У него был приятный высокий голос. Петь хорошо должен, подумал Рома. – Ну, эт самое, – кивнул на лес.
– Да если бы. Ни фига не долго, часа два, а устал как собака. Испугался, по ходу.
Мужики снова с пониманием закивали.
– А я говорю, что за, эт самое, человек такой странно́й, – протянул белый. – Знашь ведь, эт самое, беглые тут да всяко ведь, так-то…
– Водила? – почти утвердительно сказал чёрный и кивнул на куртку. Рома только сейчас вспомнил, что швы наружу. Спохватился, стал выворачивать. Смутился.
– Да это, так… ну… просто…
– Правильно сделал, – серьёзно сказал чёрный. – Не вышел бы а то.
– А шёл-то куда, эт самое? – спросил белый.
– Да никуда особо. Так, гулял… – Про поляну говорить не хотелось.
– Так бы точно не вышел, – категорично сказал чёрный.
– Вот если
