Послышались жалобы и вздохи, и Энге, шагнув вперед, ответила за всех:
– Это невозможно. Ведь тогда ты станешь нашей эйстаа, а мы отвергли ее власть.
– Ты права. Я стану ждущей-эйстаа. Ждущей тех времен, когда вы сумеете найти более приемлемый для вас способ управления городом. И когда вы сделаете это, я освобожу этот пост, который возлагаю на себя без желания, лишь понимая свою ответственность за город и ваши жизни. Я не предлагаю, а требую. Если вы отвергнете мое предложение, я отвергну вас. Без моего умения город умрет – вы не умеете даже готовить себе еду, – без моих врачебных способностей все вы погибнете от какой-нибудь новой отравы. Я уплыву на урукето, а вы останетесь ждать верную смерть. Но смерть вы отвергли во имя жизни. Примете мое слово – и будете живы. Итак, у вас не остается другой возможности, как принять мое благородное предложение.
С этими словами Амбаласи отвернулась от них и потянулась за водяным плодом – горло ее пересохло от долгих речей. Наступившее молчание наконец нарушила Фар<, – потребовав внимания, она поднялась на горку.
– Амбаласи говорит правду, – проговорила она с великой искренностью, подобно фарги округлив влажные глаза. – Но в ее правде есть другая правда. Никто не сомневается, что именно всепобеждающие идеи Угуненапсы привели нас в эти края, где ждали нас бесхитростные сорогетсо. Их и следует обучить всем трудам, дабы освободить все наше время для изучения истин…
– Отрицаю! – рявкнула Амбаласи, обрывая слова грубейшими звуками и движениями. – Это невозможно. Сорогетсо должны возвратиться к своей прежней жизни, навсегда оставить наш город. Вы можете принять или отвергнуть мое благородное предложение. Или жить – или умереть.
Фар< встала перед старой ученой: юность перед старостью, невозмутимость перед яростью.
– Тогда нам придется отвергнуть тебя, суровая Амбаласи, и принять смерть, если иначе жить невозможно. Мы уйдем вместе с сорогетсо и будем жить такой же простой жизнью. У них есть еда, они поделятся ею с нами. И пусть некоторые умрут, но дело Угуненапсы будет жить вечно.
– Невозможно. Сорогетсо должны жить, как жили.
– Но как ты воспрепятствуешь нам, добрая подруга? Ты убьешь нас?
– Убью, – без тени колебания ответила Амбаласи. – У меня есть хесотсан, и я каждую убью, кто посмеет вмешиваться в жизнь сорогетсо. Вы и так успели натворить достаточно много вреда.
– Фар<, сестра моя, и Амбаласи, водительница наша, – произнесла Энге, встав между спорившими. – Настоятельно требую, чтобы ни одна из вас не говорила такого, о чем потом придется жалеть, не давала обещаний, которые невозможно будет выполнить. Слушайте. Выход есть. Если есть истина в учении Угуненапсы, она проявится в его применении, ибо практика есть критерий истины. Мы верим, что смерти не будет – ни для нас, ни для всех остальных. Поэтому следует поступить, как советует мудрая Амбаласи, и смиренно повиноваться приказам ждущей-эйстаа, но тем временем стараться найти решение этой сложной проблемы.
– Говори за себя, – с твердостью возразила Фар<. – Говори за тех, кто слушает тебя, если они хотят этого. Ты не можешь говорить от лица всех, кто верит в эфенелейаа, духа жизни, что стоит за всей жизнью и разумом. Тем, что отличает живое от мертвого. Медитируя над эфенелейаа, мы испытываем великий экстаз и сильные чувства. Ты не можешь отнять это у нас, запятнав наши руки низменными трудами. Нас не заставить.
– Тогда вас незачем и кормить, – возразила практичная Амбаласи.
– Довольно! – громовым голосом приказала Энге, и все отступили – никто еще не слышал, чтобы она говорила с подобной твердостью. – Мы обсудим все это, но сейчас прекратим разговоры. И будем следовать наставлениям Амбаласи, пока не найдем среди мыслей Угуненапсы указания на то, как же нам жить. – Она обернулась к Фар<, и та отшатнулась от нее. – Тебе я приказываю молчать. Ты не хочешь, чтобы эйстаа распоряжалась нашей жизнью и смертью, но сама берешь на себя роль эйстаа-от-знания, что ведет своих последовательниц к смерти. Умри лучше ты – и пусть остальные живут. Я не хочу этого, но я понимаю чувства эйстаа, которая заставляет умереть одну, чтобы жили другие. Я отвергаю это чувство, но теперь понимаю его.
Среди Дочерей послышались крики, стоны отчаяния. Закрыв огромные глаза, Фар< сотрясалась всем телом. Потом она хотела заговорить, но повиновалась Энге, призвавшей всех к молчанию именем Угуненапсы, священным для каждой. Потом Энге заговорила с печалью и смирением:
– Сестры мои, вы мне дороже жизни, я охотно умру, чтобы жили нижайшие из вас. Предадимся же служению Угуненапсе, выполняя приказы Амбаласи. Пусть все разойдутся в молчании, и каждая надолго задумается над тем, что случилось. А потом все обсудим и найдем приемлемый для каждой выход.
Дочери расходились почти безмолвно – ведь предстояло еще так много думать. Когда Энге и Амбаласи остались одни, старая ученая вымолвила, превозмогая усталость:
– Сгодится на время, но только на время. Тебе, мой друг, предстоит много хлопот. Следи за Фар<, этой смутьянкой. Она ищет разногласий и зовет других за собой. Она – ересь в ваших стройных рядах.
– Я знаю и огорчаюсь. Была такая, что толковала мысли Угуненапсы на собственный лад. Поняв свои ошибки, она умерла. А с ней и многие Дочери. Пусть это не повторится.
– Повторится… Мне страшно за будущее этого города.
45
Первые весенние дожди принесли неприятные перемены в долину саску. Тоненькие лианы, свисавшие с вершин скал, окружавших долину, стали толще и длинными плетями протянулись к земле. Они не горели – их безуспешно пытались поджечь, – а ядовитые колючки не позволяли даже приблизиться к ним. И теперь на стеблях зрели ядовитые зеленые плоды.
– Созреют, упадут, что тогда? Какие еще козни мургу поджидают нас? – проговорил Херилак, наблюдая за зловещим ростом.
– Что угодно, – со вздохом проговорил Саноне, словно груз многих лет тяжело гнул его к земле. Мандукто и саммадар бродили вдвоем, теперь они часто так делали, ища ответа на неразрешимые вопросы. Саноне с ненавистью поглядел на грубые зеленые плети над головой, свисавшие уже со всех скал вокруг долины. – Из них может появиться что угодно, яд, смерть, – плоды постоянно меняются. Впрочем, в них могут оказаться только семена, но и это очень плохо.
– Вчера на месте реки еще был ручеек, а сегодня он пересох.
– У нас есть родник, хватит на всех.
– Я хочу знать, что они сделали с нашей водой. Надо разведать. Я возьму двоих охотников.
– И одного из моих мандукто. Как следует завернитесь в ткань – руки и ноги закройте тоже.
– Знаю, – мрачно ответил Херилак. – Погиб еще один ребенок. Иглы летят вверх прямо из песка, и их так трудно заметить. Придется соорудить стойло для мастодонтов и не выпускать их. Они и так набрасываются на всякую зелень. Чем все
