— Ки-и-ир…
— Что такое?
Пальцы он разжал, а вот ягодицы продолжили пылать. Более того, внутренний огонь подступился к иным… частям тела. Кир медленно освободил мои волосы от краба, затем перекинул их на одну сторону и припал в коротком поцелуе к шее, затем к щеке. Эта невинная ласка вызвала такой внутренний шквал ощущений, что я безвольно откинулась на него, тяжело дыша. Руки нагшаса скользнули на внутреннюю сторону бёдер, сжали снова и принялась медленно подниматься выше. Интимного места даже не коснулись, несмотря на то, что бёдра сами собой попытались раздвинуться, упираясь в колени Кира. Горячие ладони прошлись по животу и остановились на груди.
Всхлипнув, когда пальцы Кира сжались, я выгнулась и обернулась к нему, приоткрыв губы.
Губы Кира накрыли мои поцелуем и меня тут же молнией от макушки до поджатых пальцев на ногах пронзило. Отвечая на поцелуй, я провела пальцами по его щеке, затем перебралась рукой на затылок, сжала жёсткие волосы и надавила на его затылок рукой, делая наш поцелуй ещё более жарким и глубоким.
Время словно замедлилось. Каждое прикосновение, каждый поцелуй, ласка искрили от поглощающего изнутри дикого, безумного желания и в то же время были пропитаны волшебством этого места.
Стыдно признаться в этом даже самой себе, но кое в чём врать родителям не пришлось. Я была полностью и абсолютно счастлива, вот до кончиков пальцев счастлива. Я даже не знала, что способна испытывать такое. И пусть Кир с улыбкой заверяет, что моя внезапная чувствительность — следствие пробуждающейся силы ведьмы, я-то знаю, что это не так. Не совсем так.
Без вот этого чудесного зеленоглазого мужчины рядом всего этого бы не было. Я это точно знаю.
Сжав грудь снова, Кир заставил меня застонать и прижаться к нему ещё теснее. Его пальцы потянули майку вверх, и я подняла руки, чтобы ему удобнее было стянуть её с меня. Освободив меня от футболки, Кир расстегнул верхнюю пуговицу джинсов.
— Так нечестно, — прошептала я, ерзая обнажённой спиной по его рельефной груди. — Меня раздеваешь, а сам одетый.
Глава 48
Лорд Нагшаса счёл критику конструктивной, а замечание правомерным.
— Хочешь искупаться? — спросил он и прикусил мочку уха. Я возмущённо пискнула.
— А можно?
— Майя, ты меня пугаешь своей покорностью. Боюсь, твои уважаемые родственники мне не поверят, когда расскажу, что спрашивала разрешения поплавать.
Вместо ответа ткнула его кулаком под рёбра. Несильно, между прочим, а учитывая вмиг расширившиеся ноздри и зрачки во всю радужку, а также потяжелевшее дыхание, совсем слабенько.
— Я имею ввиду, мало ли, может у вас тут русалки водятся. Или феи.
— Фей не видел, — признался Кир. — Только читал о них. А если тебя интересуют русалки, слетаем потом на них посмотреть, на Лазурный берег.
— Здесь даже русалки водятся?! Офигеть! А почему ты так скривился? — хихикнула я.
— Мерзкие создания, — признался Кир.
— Ну вот, а у нас их такими няшными изображают.
Кир передёрнул плечами.
— Я по большому счёту характер имел ввиду, но и вся эта чешуя, плавники, когти… б-р-р. Рыба она и есть рыба.
— Интересная у вас рыба, — хихикнула я, отстраняясь. — С когтями.
— Ты куда?
— Как куда? Купаться. Раз здесь безопасно и ни у кого разрешения спрашивать не надо.
Первые пару шагов пятилась, с удовольствием наблюдая за реакцией нагшаса. А затем развернулась и медленно пошла к озеру, одетая исключительно в лунный свет.
— Майя… — раздалось сзади хриплое.
Не ответила и не обернулась.
Вместо этого осторожно вошла в воду. Она оказалась тёплой, приятно освежающей разгорячённое тело. Невольно замерла, скользя взглядом по ночному озеру. Нереально красиво. Светящиеся кувшинки, лунная дорожка на гладкой, как зеркало поверхности… Искры светлячков над головой… И так тихо… Только шелест листьев на ветру, стрекот цикад, уханье ночной птицы…
Сзади раздался всплеск. Кир вошёл в воду следом за мной.
Я успела зайти по пояс. Не удержалась, обернулась и невольно залюбовалась нагшасом. Просто… им трудно было не залюбоваться. Смуглый, с белоснежной улыбкой и волосами, торчащими в разные стороны… идеально сложенный. Вот просто идеально! Даже к симметрии кубиков на прессе не прикопаешься. И он смотрел на меня так… В глазах не огонь даже, а кипящая лава. И от того взгляда так тепло на душе, так… бесподобно. И голова кружится, и колени слабеют, и губы сами собой растягиваются в совершенно идиотской улыбке… потому что чувствую себя под этим его взглядом особенной, и вообще единственной в целом мире, нет, во всех мирах… и почти верю во всю эту их теорию драконьего предопределения…
Не в силах выдерживать этот магнетически притягательный вид, со смехом окатила Кира водой. Стало только хуже: влажные ручейки и дрожащие капли на идеальном, подтянутом мужском теле — зрелище не для слабонервных. И влажные разноцветные чешуйки на плече и поясе замерцали, окончательно меня дезориентируя.
Хороши озёра тем, что, когда колени подкашиваются, можно просто поплыть. Плыву… тёплая, какая-то очень мягкая вода ласкает обнажённую кожу… плыву и понимаю со всей очевидностью: пропала. Совсем пропала. Окончательно, бесповоротно, бессовестно. И обратной дороги нет. Не только он в меня «проваливается». Я тоже в него «влипаю».
Кир догнал меня в пару гребков, привлёк к себе, жарко лаская одной рукой грудь, а второй… ниже. И, хоть молчу уже как бы давно, всё равно ощущаю внушительный комплимент своим вокальным данным… Разворачиваюсь в кольце его рук, отвечаю на поцелуй. Влажный. Бесцеремонный. Безумный.
Обхватываю его не только руками, но и ногами.
— Майя…
— Ки-ир, — в тон отвечаю ему.
— Ты — лучшее, что могло со мной случиться.
Знаю, что неправильно, вроде как девушка должна быть сдержанной, принимающей стороной, воспитанной и в рукавах-фонариках… а, к чёрту!
— А ты — со мной. Я… это безумие, но я… кажется, люблю тебя, Кир. Честно. И… это серьёзно.
— Единственная моя. Моё сердце. Любимая.
…Мерцание звёзд на бездонном ночном куполе. Они покачиваются в такт его резким, почти грубым движениям. Кричу… И мой крик взмывает к самым небесам, и разбивает этот купол! Звёзды! Целая россыпь звёзд струится огненными дорожками вниз… И мир взрывается фейерверком, превращается в непрерывно движущийся и меняющий узоры калейдоскоп… Кричу!.. И остатки моего сознания смывает кайфом — бешеным, безудержным, выходящим за
