И вот он в воинском лагере, вместе с мастером Аргелаком: врачует раны и формулами, и по простому – целебными отварами и мазями. Вот по ночам при свече выводит причудливые завитки – ищет созвучие рун, чтоб враз загнать вырл в небыльё. Вот, в жаркой битве спасает мастера Аргелака от десятка чудовищ сразу, сечёт когтистые лапы, размётывая зелёные тела в невесомую пыль. И мастер благодарит его, Йосселя, и униженно просит прощения за былую несправедливость, а он… а он ничего не скажет, только посмотрит мимо мастера, как тот давеча, и пойдёт себе – чертить рунную вязь…
Йоссель вскочил: гонец выходил из залы в сопровождении нескольких магов. Плеснули голоса:
…через седмицу…
…младшие маги вполне способны…
…ярость вырл трудно укротить…
…слишком много раненых…
…говорят, на юге тоже появились…
Воевник быстро сбежал по ступенькам, но прежде, чем сказал хотя бы слово, у Йосселя внутри оборвалось что-то и повисло на тоненькой ниточке. Не пустят.
– Ты видишь, какое дело… не положено у вас… – и прячет глаза. – Не позволено. Ты… учись, вырлы ведь не в одночасье сгинут, и в лекарях всегда нужда… А то и, глядишь, сообразишь, как вовсе с вырлами справиться.
– Но как же, – лепетал Йоссель побелевшими губами. – Я же… вы ведь там…
– Правила не изменяются ради прихоти учеников, – прогудело над головой.
И Йоссель похолодел под презрительным взглядом мастера Аргелака.
***
– Уйду.
Лавен недоверчиво хмыкнул.
– В водоносы? Или в свинопасы?
– К воевникам пойду.
Йоссель никак не мог согреться, словно одним взглядом Аргелак выстудил ему всё нутро. Леденели пальцы, зуб не попадал на зуб, а щёки пылали двумя свечками. Он скорчился на подоконнике, обхватив колени руками, и только звенело в тяжёлой голове:
– Уйду.
Он догнал гонца за воротами. Тот охлопывал гнедую лошадь, подтягивал какие-то ремешки на её лоснящихся боках.
– Подождите!
Йоссель никак не мог отдышаться.
– Может быть… может быть ваш главный… ваш, – он вспомнил, наконец, – воевода?
Кажется, насмешливо скалился мальчишка, уже забравшийся на вторую лошадь, но это было неважно. Всё было неважно, пока оставалась хоть капля надежды.
Гонец покачал головой.
– Воевник не пойдёт против воли магов, будь он даже воевода, – мягко сказал он.
– Но ведь это нужно. Я – нужен. Так же несправедливо!
Прозрачные глаза уставились вдаль, туда, где пыльная дорога врастала в белёсое летнее небо.
– Это кажется несправедливым тебе, – тихо сказал гонец. – Но, может быть, это справедливо для кого- то ещё. Для твоего мастера, например, или для ваших старших магов. Для ваших порядков. Справедливостей – их ведь может быть много…
Взметнувшаяся из-под копыт пыль успела улечься на дорогу, а Йоссель всё стоял, потрясённый новым предательством.
И теперь сидел нахохлившейся птицей, бездумно следя за последними лучами солнца и чувствуя, как ворочается внутри тяжёлый комок ненависти. Невидимая в полумраке усмешка Лавена жгла затылок.
Лист с формулой валялся под столом, и штрихи верхней руны расплылись в невнятное пятно.
– Уйду.
***
Кабаний меч невесомо взлетал и тяжко падал. Солнце норовило блеснуть на утолщенном конце клинка, и не поспевало за рукой мастера, когда самый воздух взвизгивал, рассеченный острым железом.
Приём повторялся снова и снова припевом бесконечной песни. Мастер Зунель – кряжистый, заросший буйным волосом кабанище – сейчас казался Йосселю грациозней ярмарочного канатоходца, красивее птицы Аюн. Каждое движение, плавное, завораживающее, хотелось немедленно повторить. Спросить? Прогонит, как есть прогонит, и обругает ещё.
Сделалось душно, горячо затолкалось в виски.
Клинок застыл.
Йоссель облизал губы и, заклинанием твердя: 'ну подумаешь, обругает, подумаешь, прогонит', потащился через площадку. Тупой ученический меч норовил выскользнуть из вспотевшей ладони.
– Мастер Зунель, а можно мне… повторить ваш приём?
Солнце взблескивало на ярком клинке, и мелко-мелко трепыхалось в груди.
– Это отчего ж нельзя-то? – недоуменно пробасил мастер. – Валяй, друже, коль не боишься ногу оттяпать…
– Ну… у нас…
Мастер присмотрелся к пылающему йосселеву лицу.
– Э, да ты никак из подмажонышей?
Горячим Йосселю залило уже не только щёки – заполыхали уши, и даже макушке стало жарко.
– Подмажоныши-лягушоныши, квакнули бы, да толстый жаб не велит, – пробормотал Зунель. – Верно, правду говорят, что много вы умеете, да ничего не можете.
Тупой клинок чертил в пыли загогулину, похожую на руну устойчивости.
– А скажи-ка мне, правду брешут, что старшие маги вам свечения по капле одалживают, а сами пользуются сколько влезет?
– Сияния, – буркнул Йоссель. – Сияния нам одалживают.
– Ну, пусть так, – отчего-то вздохнул мастер Зунель. – Как звать-то тебя?
– Йоссель.
– Йоссель… сурово. Селька, значит, – мастер поднял меч. – Ну-ка, Селька, встань, как положено. Да не так! Как ты меч держишь, недомажик криволапый!
Йоссель перехватил рукоять, чувствуя, что губы непроизвольно расползаются в улыбке.
Он ещё научится. Всему, только срок дай. Он каждый день тренироваться будет… с утра и дотемна…. и придумает, как с единого удара вырлу развалить, и до логовища их доберётся, и целым воинством командовать будет! Он ещё всем покажет! Он ещё…
– Куда повёл! Куда заваливаешь! Выше держи, дурачина.
***
Ныло недолеченное плечо – как всегда перед дождём. Каждый взмах меча давался с усилием, точно вместо воздуха Йосселя окружала вязкая жижа.
Двигаться, уворачиваться, танцевать, уводя зелёную мразь в сторону, угадывать движения, не глядя ей
