– Ты уверен, что я не помешаю?
Макс покачал головой.
– Иди, обувай свои «рибоки», или что там у тебя, а я достану пару ракеток. Может, удастся научить Сэма приносить мячик.
Любопытство победило.
– А кто такая Бен?
– Это Бет Кэйси, одна из новых ярких звезд отделения неврологии. Все зовут ее Бен – помнишь врача в той старой телепрограмме?
Кейт и представления не имела, о чем речь, – может, из-за того, что когда росла, часто смотреть телевизор не разрешалось, как наказание за «невнимательность». Не услышав ответа, Макс быстро забросил эту тему, сказав:
– Наверное, ты была еще маленькой, – и Кейт пожалела, что спросила.
Эта Бен Кэйси оказалась весьма симпатичной. Но Кейт вскоре поняла, что внешность может быть обманчива. Несмотря на улыбку и поведение феи, молодой невролог оказалась жутко серьезной насчет того, «что движет человеком» – того же вопроса, который охладил юношескую любовь Макса к египтологии.
– Судя по тому, что мне рассказывал Макс, вы, наверное, по большей части со всем знакомы, – начала она, – но если будут вопросы, любые, смело задавайте. – Она посмотрела на Макса. – Клаус уже в дыре, ждет. Гарри с ним.
Макс кивнул и провел Кейт в смежную комнату. Какой-то мужчина разговаривал с лохматым очкастым подростком, сидевшим в кресле, похожем на огромное салонное. В отличие от прочих комнат для сканирования, знакомых Кейт, здесь пациент мог сидеть вертикально, что необходимо для выполнения разных заданий: например, он мог написать что-нибудь или собрать паззл.
Макс указал на мужчину, стоявшего рядом с аппаратом.
– Гарри Блантон изображает, что он в команде психолог, хотя он сам слишком здраво мыслит, так что это выглядит не очень убедительно, – начал он в виде представления. – А Клаус Роденберг – наш компьютерный гений, человек с разнообразными талантами. Он одинаково хорошо владеет не только двумя языками, но и обеими руками. Поэтому проводит много времени здесь, чтобы мы попытались понять, как ему это удается.
С близкого расстояния оказалось, что Клаусу скорее пятьдесят, чем пятнадцать. Это из-за неопрятных волос и общей расслабленности казалось, что он вечный подросток, – Клаус производил впечатление незрелого или, по крайней мере, не полностью раскрывшегося человека. Кейт хотела спросить у психолога: если эти компьютерные фрики мыслят настолько творчески и прогрессивно, почему все они выглядят как клоны Билла Гейтса?
– Клаус, Гарри – это Кейт Маккиннон. – Оба улыбнулись и кивнули. О ней Макс ничего не сказал, и это навело Кейт на мысль о том, что они уже знают.
– Сколько времени тут можно проводить? – спросила она у Клауса. С исследованиями работы мозга Кейт была знакома лишь поверхностно, в основном – по газетным заметкам, в которых, к сожалению, не сообщали никаких подробностей о том, как проводятся эксперименты, из-за чего достижения ученых невозможно было оценить.
– Мы ограничиваем работу одним часом, так как не до конца знаем, каковы будут последствия длительного воздействия электромагнитных полей. Но нет никаких доказательств того, что это вредит мозгу, если вы это имеете в виду. Уколов радиоактивной глюкозы тоже не делается, в отличие от позитронно- эмиссионной томографии. Поэтому эти быстрые малыши полностью изменили горизонты исследований в области мозга.
– Мы лучше пойдем, чтобы вы смогли расслабиться, – сказал Макс, махнув Гарри рукой, чтобы он завязал глаза и надел наушники.
Кейт вышла вместе с ним в комнату побольше, где ждала Бен Кэйси. Пока Макс настраивал аппарат, он объяснил Кейт, как проходит процесс.
– С помощью этих крепящихся магнитов мы можем отследить схему работы мозга, когда человек думает, говорит, воображает или просто слушает, – за счет того, что задействованные клетки используют больше кислорода, чем во время отдыха. Когда красные клетки отдают кислород, кровь переходит в тоненькие капилляры, по которым попадает обратно к легким. – Он поднял глаза, чтобы убедиться, что Кейт следит за его мыслью, и она кивнула. – Сканер фиксирует этот ток крови, так как кровь, лишенная кислорода, дает не такой магнитный сигнал, как с кислородом. Машина улавливает магнитные волны от меняющегося притока крови к мозгу, а программа преобразует электронные данные в четкие изображения и показывает нам движущуюся картинку работающих сетей.
Кейт еще раз кивнула, и Бет продолжила рассказ Макса:
– Для начала мы стараемся устранить почти все внешние сенсорные раздражители, чтобы получить базовое изображение мозга во время отдыха. По предыдущим сессиям с участием Клауса мы уже достаточно хорошо представляем себе, как он должен выглядеть, но все равно нужно дождаться, когда мозг успокоится. Работа, которую мы выполняем сегодня, связана с безмолвным порождением слов и образов. Сначала Гарри задаст ему букву и попросит назвать про себя все слова на эту букву, которые он сможет придумать. Обычно во время этого задания испытуемые показывают разнообразные результаты, так как высвечиваются разные известные языковые участки, но они синхронизированы с одной или несколькими областями слуха. – Когда на мониторе пульта управления начали появляться изображения, Бет замолчала.
Какое-то время они с Максом не говорили ничего, только иногда подсказывали Кейт, о чем просят Клауса. Кейт была очарована постоянным наплывом и исчезновением цветов – в основном это был желтый, зеленый и оранжевый – что просто не могла отвести от монитора глаз, даже чтобы поискать стул.
– Это Гарри просит его представить черную кошку, – объяснила Бет. Один участок светится ярко- желтым, а рядом с ним темно-зеленый участок стал желто-зеленым. – А сейчас он думает о том, как рисовал бы кошку левой рукой. Загорается правая двигательная область коры, так как он готовится выполнить движение, хотя на самом деле не делает его. Но смотрите, что происходит, когда его просят мысленно нарисовать кошку правой рукой. – Кейт заметила, что зажглись и правая и левая двигательные области.
– То же происходит и когда правшу просят рисовать левой рукой, – добавил Макс.
– Сейчас мы подходим к последнему этапу, – сказала Бет. – Гарри дает ему список технических требований, связанных с компьютерной обработкой информации, и просит его попытаться решить задачу мысленно, без какой-либо опоры на внешние источники, которые воздействовали бы на зрительный участок коры. – Монитор замигал, словно неоновая вывеска, цвета то загорались, то гасли, в то время как сигнал метался по невидимым нейронным путям из одной части мозга в другую. – Это сложность самого высокого порядка – абстрактный анализ и синтез, – заметила Бет.
– Посмотри, сколько на это уходит энергии и какой задействован диапазон. Видишь, где желтый становится оранжевым, а в некоторых местах даже красным. – Макс удивленно покачал головой.
– Что? – спросила Кейт, которой было интересно, почему у него такое выражение лица.
Он скромно улыбнулся:
– Наблюдения за тем, как работает человеческий мозг, до сих пор иногда вызывают во мне трепет. Я с трудом верю, что живу в это время, а не тогда, когда жила Ташат. – Он встал, словно внезапно поняв, что сам сидит, а Кейт стоит. – Хочешь попробовать?
Кейт на секунду задумалась, потом пожала плечами.
– Разумеется, почему бы и нет?
Через двадцать минут она сидела в кресле испытуемого, стараясь выполнить указание, поступавшее через наушники – ни о чем не думать – и безуспешно. Разве может человек находиться в сознании и не думать? Разве это не определяет сознание?
– У тебя мотор до сих пор слишком быстро крутится, – сказал через наушники Макс. – Мы на время включим несколько частот, называемых белым шумом, посмотрим, может, это тебя успокоит.
Последовавшая за этим тишина была настолько полной, что породила новую мысль. А это не так же, как когда тебя хоронят?
