И, будто в подтверждение этих иллюстраций, юноша достал из ножен свой клинок.
Поднялся ветер.
Он игрался с длинными, седыми волосами и плясал в одеждах, цвета лазури. Облака, вышитые на них, кажется, плыли именно с той скоростью, с которой дул неутомимый гонец природы.
Порой из-за их белых, кучевых объятий показывались яркие, ночные звезды.
Меч, на фоне волшебных одежд, ничем не уступал. Его черная, словно облитая чернилами рукоять, резко контрастировала с синим клинком. На нем белая птица Кецаль парила среди облаков, дотягиваясь до маленьких звезд, сияющих у самого лезвия.
Юноша поднялся и взмахнул рукой. Вокруг него в землю, словно из ниоткуда, вонзилось чуть больше шестидесяти палок. Они сформировали восемь кругов, равно удаленных от центра, которым и являлся юноша.
Самый последний из них находился на границе в восемьдесят метров, а самый ближайший — в десяти.
Юноша прикрыл глаза и поднял перед собой меч. В синих одеждах, с мечом цвета лазури, он выглядел как какой-то герой, сошедший с уст менестреля, поющего о великих свершениях прошлого.
Затем, с порывом ветра, юноша сделал едва заметный шаг вперед. Его меч поплыл куда-то вдаль, чтобы затем развернуться и, описав красивый, ровный полумесяц, оказаться за спиной фехтовальщика.
Так он и двигался.
То ускорялся, то замедлялся, взмахивая мечом, сражаясь с невидимым противником. Выпад следовал за ударом, а взмах чередовался с защитой. Передвигаясь так тихо, что не слышано было даже как шуршат его одежды, могло создастся впечатление, что, на самом деле, это не он словно следует за ветром в своем искусстве, а ветер — за ним.
Как если бы легкий бриз, ласкающий лицо, зарождался не где-то среди бесконечных простор, а в самом центре круга из палок. В сердце самого юноши.
Так длилось не долго.
Не дольше четверти часа.
Хаджар открыл глаза и, утерев лоб, огляделся.
Ряда палок, вплоть до четвертого, превратились в ворох щепок. С пятого до седьмого в земле остались воткнуты лишь неказистые обрезки. И только восьмой остался выглядеть более-менее приемлемо. Хотя на нескольких палках виднелись явные следы порезов от меча.
— Нам еще предстоит долгий путь, старый друг, — вздохнул Хаджар, глядя на лезвие клинка. — только жаль, что у нас осталось не так много времени на это.
Как нетрудно было догадаться, в данный момент Хаджар тренировался со своими новыми силами. Стадия Безымянного адепта подарила ему доступ к собственной стихии.
Только если у обычного адепта это выражается в яркой приверженности в техниках. К примеру, как у Алба-удуна, все техники которого напоминают огненный вулкан.
То у Хадажра с этим обстояли дела несколько иначе. Так уж получилось, что он с детства является носителем Истинного Имени ветра, а значит — стихия всегда жила внутри него. Может это и помогало ему — лишенного сколь-нибудь существенного таланта к Пути Развития, продвигаться по ступеням с такой невероятной скоростью.
Теперь же, когда он завоевал свое собственное имя в стихии, получив его из уст самого Борея, Хаджар стал не то, чтобы лучше «видеть», «слышать» или «чувствовать» ветер.
Он будто осознавал его заново.
И немного по-другому, нежели прежде.
И сейчас, в этих тренировках, Хаджар, вплетая новое искусство в свой стиль и техники, пытался удержать вечно гонимого странника внутри меча и своего тела, но тот все время стремился отправиться дальше.
Из-за этого невероятно падал объем потенциала, который мог использовать Хаджар и сильно страдали техники. Нет, все равно, он стал намного, несопоставимо сильнее, чем прежде, но, тем не менее, он не мог удержать ветер даже в пределах восьмидесяти метров.
Чего уж там говорить о том, чтобы сражаться с ним в одном едином порыве.
Что же касалось техники Воина Ветра, которую Хаджар мог использовать так, словно являлся её создателем, здесь все обстояло куда как сложнее.
Хаджар сомневался, что этот дар… хотя, скорее, взятка, предоставленная ему узником собственной души — Черным Генералом, относилась к классификации техник Страны Смертных и, даже, Бессмертных.
Она была настолько сложна. Настолько глубока в своих мистериях меча, ветра, воина и много чего еще, что, вряд ли, хоть кто-то, кто не посвятил мечу тысячи эпох и не провел в них неисчислимое множество битв, мог создать нечто подобное.
После того, как в сознании Хаджара поселилось знание о «Воине Ветра», он перестал называть свою технику «Песнь Разорванного Неба» — Божественной.
Вряд ли вообще что-то, что находилось ниже, чем техника «Воина Ветра», могло именоваться «Божественной» техникой. И это не говоря о том, что в странах Смертных и Бессмертных имелся еще один уровень, считавшийся последним — уровень «Звездных» техник. Но, опять же, Хаджар сильно сомневался, что даже этот уровень сравнится с тем, что теперь находилось в его сознании, теле и душе.
Так что нынешняя ситуация была сродни тому, как в далеком прошлом, на Земле, Хаджар пользовался ноутбуком. Он понятия не имел, как тот устроен, как передавался ток, откуда брался интернет из воздуха, но, все же, он им пользовался.
Тоже самое касалось и техники «Воина Ветра». С той лишь разницей, что по оценки нейросети Хаджар использовал её на значение <0,001 %. Дальнейшие вычисления, как показала нейросеть, бесполезны.
В целом, за тот месяц, что Хаджар вместе с отрядом Шенси и рыжим гномом путешествовали по Чужим Землям, он не смог продвинуться хоть сколько-нибудь дальше в использовании «Воина Ветра».
— Тренируешься, да?
Помянешь Абрахама… вот уже и он, в своей соломенной шляпе, стоит около дерева и жует длинную травинку.
— Похвальное рвение, Чужак, — несмотря на то, что все уже знали, что Хаджар никогда не бывал в Чужих Землях, его продолжали так называть. — В свое время, когда у меня еще были шансы продвинуться дальше по этой клятой лестнице силы, я тоже тренировался.
Шенси похлопал ладонью по перевязи с кинжалами и короткими саблями.
— А затем, — разве он руками. — обнаружил для себя, что вино, курево и молодые девки куда приятнее постоянных пота и крови.
— Глубокая мысль, Шенси, — Хаджар взмахнул рукой и с поляны исчезли щепки и покореженные палки. — Увы, я себе такого позволить не могу.
— И что тебя останавливает? Жена, ребенок? Все это ерунда, малыш. Цепи, которыми мы сами себя сковываем, не больше. Жена это спутница души, а не тела. А ребенок… однажды он раскроет свои крылья и выпорхнет из гнезда и даже не факт, что будет возвращаться обратно.
— Как не вернулся ты?
Шенси чуть улыбнулся.
— Мне, Чужак, и возвращаться-то особо некуда было… — произнес он с теплой грустью в голосе. Не той, которая терзает сердце заточенным ножом, а скорее успокаивает мягким пледом. — Ладно, это все лирика. Пойдем в лагерь. Там Иция с Густафом вернулись из города. Кажется, они, все же, упали на хвост воронам. И хорошо бы —
